Образы любви в древней греции. Шокирующая распущенность древней греции и рима

После строгих нравов Викторианской эпохи кажется, что пикантные скандалы - примета исключительно современности. На самом деле наши древние предки ушли далеко вперед по части безнравственности. Их сексуальные интрижки переплетаются с заговорами, убийствами и казнями, иногда угрожая целым народам. Вот топ-10 таких историй.

10. Развратные судьи

Около 1155 года до нашей эры фараон Египта Рамзес III был убит заговорщиками во главе с его женой Тейе. После его смерти преемник Рамзес IV создал комиссию из 12 судей, чтобы расследовать заговор. Выяснилось, что Тейе привлекла к убийству мужа многочисленных судебных чиновников и наложниц, и все они были преданы смерти. Вскоре само расследование было нарушено новым скандалом: троих судей соблазнили женщины-свидетельниц. Одному из них после пирушки со свидетельницами отрезали нос и уши, второй покончил с собой, третий отделался выговором - вероятно, потому что дал показания против первых двоих.

9. Храм тьмы и Маска собаки

Во время правления императора Тиберия Рим потряс особенно странный сексуальный скандал. Как пишет Иосиф Флавий, дворянин по имени Деций Мундус воспылал страстью к замужней женщине по имени Паулина. Он готов был заплатить 200 тысяч драхм за то, чтобы она провела с ним ночь, но Паулина с негодованием отказалась. Но Деций не собирался так просто сдаваться. Он знал, что Паулина была преданна египетским богам, и подкупил жрецов сказать, что ей хочет показаться бог Анубис, проводник в загробный мир с телом человека и головой шакала. Паулина послушно явилась ночью в храм, где ее поджидал Деций, переодевшийся в Анубиса. Он провел ночь с предметом своей страсти, а несколько дней спустя не упустил случая похвастаться, как хитро сэкономил 200 тысяч драхм. Паулина пожаловалась императору. В итоге подкупленных жрецов казнили, а Храм, где все произошло, сожгли. Деций отделался ссылкой.

8. Скандал, погубивший страну

В древнем Китае сексуальный скандал разрушил правление целой династии Чэнь. Некий женатый мужчина Ся Цзи имел роман с принцем Лин Чэнем и двумя его министрами. Мужчины открыто хвастались своими отношениями. Это разозлило сына Ся Цзи. Однажды он пришел в дом отца, когда там веселились все трое его любовников. Шутка принца о том, что молодой человек подозрительно похож на одного из министров, привела к трагедии: сын Ся Цзи убил его. Министры в панике сбежали, а несчастного молодого человека казнили. В результате этот позорный инцидент противники династии Чэнь использовали как предлог, чтобы окончательно победить императора.

7. Убийство тирана

Братья Гиппий и Гиппарх стали править Афинами после смерти своего отца в 527 году до нашей эры. Катастрофа произошла, когда Гиппарх влюбился в молодого человека Гармодия. В самом этом факте для Древней Греции не было ничего скандального. Но Гармодий уже был в отношениях с молодым человеком по имени Аристогитон. Гиппарх попытался использовать свою власть, чтобы разделить пару. Загнанные в угол, несчастные влюбленные решились на отчаянный шаг. Во время городского фестиваля они приблизились к Гиппарху и закололи его. Гармодия сейчас же убила стража тирана, Аристогитона подвергли пыткам и казнили. Позже афиняне воздвигли статую молодым людям, решившихся выступить против тирана.

6. Царь, который заставлял слуг глазеть на свою жену

Кандавл был царем Лидии, мощного государства на месте западной части нынешней Турции. По свидетельствам Геродота, Кандавл всегда хвастался своей горячей и страстной женой. Однажды он спросил своего телохранителя Гига, хочет ли он увидеть царицу обнаженной. Гиг смутился, но Кандавл настаивал на том, чтобы тот спрятался за дверью их спальни и наблюдал, как царица раздевается. Однако женщина заметила Гига и пришла в ярость. Узнав, что идея принадлежала ее мужу, она поставила телохранителя перед выбором: или он убивает Кандавла и берет ее в жены, или она публично обвинит его в шпионаже. Неудивительно, что Гиг выбрал первый вариант. В ту же ночь Кандавл был зарезан в спальне собственным телохранителем.

5. Скандал из-за мнимого евнуха

Необычный скандал разразился во время правления императора Китая Цинь Шихуандзи. Его мать, королева Чжао, состояла в долгих отношениях с министром по имени Лу Бувэй. С годами тому стало сложно удовлетворять королеву, и тогда они нашли замену министру. Некий Лао Ай имел репутацию отличного любовника с огромным пенисом (поговаривали, что тот был размером с ось колеса). Ему сбрили волосы и бороду, и Лу Бувэй смог выдать мужчину за евнуха, которого отправили служить королеве Чжао. Как евнуху ему разрешалось входить в женские помещения, где они предавались страсти. В конце концов любовников раскрыли, Лао Ай подвергся казни вместе с тремя поколениями своей семьи, а распутную королеву с ее министром изгнали из дворца.

4. Очень ревнивый король

У некого Гадатаса была необычная проблема: он страдал от гиперсексуальности. Это был горячий молодой дворянин, состоявший на службе у Набонида Вавилонского. Однажды одна из наложниц Набонида начала заигрывать с Гадатасом, говоря, что повезет той женщине, которая станет его невестой. Гадатас ответил на флирт взаимностью, и это было ошибкой. Набонид Вавилонский немедленно приказал кастрировать дворянина за его дерзость. Позже Гадатас получил возможность отомстить: он предал Кира Великого и передал ключевые крепости государства персам.

3. Марк Лициний Красс и девственница

Красс был одним из самых богатых и влиятельных людей в истории Рима. Когда он стал героем скабрезной истории, об этом говорили все. Особенно скандальным был тот факт, что Красса обвинили в попытке соблазнить весталку (жрицу богини Весты, обязанной хранить целомудрие). Подобное считалось большим преступлением. К счастью для Красса, у него обнаружилось идеальное алиби. Он заявил, что единственной причиной, по которой он увивался за девушкой, была попытка купить ее виллу по низкой цене. Мужчину оправдали. Как выразился Плутарх, «Его скупость освободила его от обвинения».

2. Откровенные картинки

Сложно судить наверняка, что думали древние люди о сексуальных скандалах. Этот интересный пример относится к царствованию Хатшепсут, самой известной египетской женщины-фараона. Ходили слухи, что у нее был роман с ее придворным Сенмутом. И по-видимому, эта история была популярна у современников Хатшепсут: не так давно на сохранившейся стене ее храма был обнаружен рисунок, изображающий людей во время секса. На одном из них надет головной убор фараонов.

1. Скандальный император

Вся жизнь римского императора Гелиогабала состояла из скандалов. Ранним восхождением на престол в 14 лет он обязан своей бабке, из-под контроля которой он вскоре вышел. В течение следующих нескольких лет Гелиогабал имел по крайней мере пятерых жен и даже одного мужа по имени Иерокл. Современники императора утверждают, что при нем дворец походил на бордель, у входа в который стоял сам обнаженный Гелиогабал и инструктировал гостей. Есть также свидетельства, что правитель часто называл себя женщиной и предлагал награду тому хирургу, который сделает ему влагалище. Сложно сказать, что из этого правда, но историки сходятся во мнении, что жизнь Гелиогабала была сплошным скандалом. Почувствовав, что народу это не нравится, бабка императора вновь организовала переворот и посадила на престол его кузена.

Сегодня много кричат о тотальном падении нравов и попирании семейных ценностей. И действительно - звезды порноиндустрии больше не являются персонами нон-грата, а возглавляют автопробеги, педофильские скандалы частотой уже затмили скандалы финансовые. Но те, кто восклицает - «куда катится мир!», даже не подозревают, в каком целомудренном обществе мы на самом деле живем.

Вот во времена античности мир таки падал в тартарары. Что было нормой для древних греков и римлян, повергло бы нас в шок. Итак, экскурс во времена античных нравов.

Пришел, увидел, поимел

Чтобы понять психологию людей того времени, надо ознакомиться с их мифами.

Ибо своих богов греки и римляне писали с себя, так что поведение небожителей - это воплощение сокровенных желаний простых смертных. Греческие мифы - то, что детям до шестнадцати лет читать не рекомендуется. Секса, крови и жестокости там столько, что порнофильмы уровня XXX кажутся невинной передачей «Спокойной ночи, малыши!». Возьмем Зевса (у римлян - Юпитера), повелителя неба, грома, молний, ведающего всем миром. Этот сексуальный террорист изменяет направо и налево своей супруге Гере и руководствуется одним: оплодотворить все, что движется. Ради этого он готов стать хоть тушкой, хоть чучелом. Он одинаково любит женщин и мужчин: в облике змея соблазняет Деметру и Персефону, в шкуре быка - Европу, под видом лебедя - Леду, прикинувшись орлом - прекрасного юношу Ганимеда, в облике муравья - Евримедусу, в качестве голубя - Фтию, в огненном обличье — Эгину, в качестве сатира - Антиопу, под видом облака - Ио, в облике ежика... нет, ежика, кажется, не было. Но даже подземный бункер, куда от этого маньяка спрятали Данаю, для него не преграда. Зевс превращается в золотой дождь, просачивается сквозь потолок и проникает в ее лоно. Ну а что вы хотите? У парня дурная наследственность: папа-богоед. Его отец Кронос глотал своих детей, чтобы не свергли, и Зевс не был переварен лишь потому, что мудрая мама подсунула мужу вместо новорожденного камень, завернутый в пеленки. Впрочем, папа Зевса выкидывал штуки и похлеще. Поскольку его собственный отец Уран плохо обращался с мамой Землей, Кронос однажды сел в засаду у родительской опочивальни и в самый момент папиного оргазма махнул серпом по яйцам, отчекрыжив папаше самое дорогое. Детородный орган отца он бросил в море, благодаря чему на свет появилась прекрасная Афродита.

Да, разочарую прекрасных дам, уверенных, что богиня любви явилась из морской пены, нежной и ароматной, как немецкое средство «Бадусан». Все гораздо брутальнее. Вот что пишет на этот счет исследователь античной культуры Ганс Лихт: «В древнейшем источнике (Гесиод, «Теогония») недвусмысленно сказано следующее: «Долгое время член носился по морю, и вокруг него взбилась белая пена, исходившая из бессмертного члена, и в ней родилась Афродита». То есть детородный орган, отсеченный в момент полового акта, был полон семени, которое извергается теперь наружу, порождая Афродиту, в море и вместе с морем. Здесь нет и намека на морскую пену». А теперь на минуточку представьте, что для людей античного мира все это отнюдь не сказки. Это - история, столь же реальная, как для нас - татаро-монгольское иго. Древние греки не сомневались в подвигах Геракла и равнялись на богов во всем - от поступков до секса.

Никаких секс- меньшинств

Первое, что нас бы поразило в античном обществе, - отсутствие твердой сексуальной ориентации. Греки и римляне не делились на гетеросексуалов, гомосексуалов или бисексуалов - они были всесексуальны. Даже к зоофилии (от ритуальной до бытовой) они относились вполне терпимо, ибо ее не чурались и их сексуально озабоченные боги. Подтверждением чему могут служить мифы о Леде и лебеде, Минотавре, Тритоне, ненасытных козлоногих сатирах, кентаврах и уродливых кинокефалах - людях с собачьими головами. Все это - отголосок сексуальных контактов древних с представителями других биологических видов. Для античных язычников секс не был грехом ни при каких обстоятельствах. Наоборот - это бесценный дар богов. Это они сделали человека сексуально всеядным, и в знаменитом диалоге «Симпосий» Платона сказано, как это было. Зевс при создании человека сразу опирался на три пола: мужчину, женщину и муже-женщину (андрогина). Каждый пол он разделил пополам - вот почему те, кто произошел от изначального мужчины, ищут свою половинку в виде мужчин, кто произошел от изначальной женщины - предпочитают женщин. И лишь от андрогинов повели свой род мужчины, любящие женщин, и женщины, любящие мужчин. Так что любовь к своему полу естественна и богоугодна в Элладе и Древнем Риме. Даже специальных слов, соответствующих нашим «гей» или «лесбиянка», у них не было. А вот личное имя Педофил - было. И древние греки не видели в нем (как и в самом явлении) ничего предосудительного.

Платоническая любовь

Расхожую современную шутку про то, что «педофил отличается от педагога тем, что первый любит детей по-настоящему», древние греки вряд ли бы оценили. Педофилия и педерастия являлись важнейшей частью интеллектуального, духовного и физического становления юноши. Методом воспитания, санкционированным государством. По достижении двенадцатилетнего возраста каждый греческий подросток должен был обзавестись старшим наставником, который оказывал бы ему всяческие знаки внимания, дарил подарки, восхищался его красотой и наставлял во всех мужских доблестях, действуя как опекун, советник, друг, тренер и сексуальный партнер. Младший в таких парах именовался «аитом» - слушателем, а старший - «эйспнэлом», вдохновителем. И для мужчины считалось нарушением долга не привлечь к себе юношу, а для юноши позором - не удостоиться такой дружбы.

Кстати, тем, кто выражение «платоническая любовь» считает синонимом любви без физического контакта, любопытно будет узнать, что как раз по Платону высшее проявление любви - это гармоничное слияние духовного начала и физических тел наставника и ученика. «Платоническая любовь» - это любовь гомосексуальная. Греки считали гомосексуальную любовь более возвышенной и глубокой, нежели расслабляющая и изнеживающая мужчин любовь к женщинам. Мир древней Эллады - это мужской мир. Женщина в нем - существо низшее, неспособное удовлетворить интеллектуальные запросы мужчин. Она пригодна лишь для деторождения и плотских утех. Тогда как юношам открыты высокие помыслы, вот почему лишь с ними возможны высокие отношения. Прекрасный юноша для грека всегда предпочтительней прекрасной женщины. Недаром Платон в «Протагоре» пишет: «Юношеский цвет двенадцатилетнего мальчика приводит меня в радость, но предпочтительнее мальчик лет тринадцати. Тот, кому четырнадцать, - еще более сладостный цветок Эротов, и еще прелестнее тот, кому только исполнилось пятнадцать.

Шестнадцатый год - это возраст богов, а желать семнадцатилетнего - удел не мой, а Зевса...» Ему вторит Стратой: «Меня не прельщают ни роскошь волос, ни курчавые локоны, если они произведены не природой, а усердием искусства. Нет, мне мила густая грязь на мальчике, который только что из палестры, и нежный блеск его тела, увлажненного свежим оливковым маслом. Мне сладостна любовь без прикрас, а искусственная краса - дело женской Киприды». Никто бы не смог переубедить древнего грека в воспитательной пользе педерастии, ибо именно из педерастов, по их мнению, вырастали лучшие защитники отечества. Ведь влюбленный в своего партнера не бежал от врага, а яростно сражался за возлюбленного до самого конца. И это чистая правда. Сформированный в Фивах элитный Священный отряд, состоящий из 150 любовных пар, героически проявил себя на полях сражений и полностью полег в битве при Херонее. Наконец, любой в Элладе знал, что гомосексуализм - полезен для здоровья. Знаменитый Гиппократ был двумя руками за гомосексуальные связи, ибо «взрослым мужчинам они несут молодость и здоровье, а мужественность и другие положительные качества взрослого мужчины через его семя передаются подросткам». Правда, были и ограничения. Гомосексуализм - удел свободных граждан, рабы не имели права вступать в связь со свободнорожденными мальчиками. Не приветствовалась и мужская проституция - считалось, что торгующий собственным телом за деньги легко отречется и от общих интересов государства. Рим, перенявший от эллинов сексуальные обычаи, также был весьма лоялен к гомосексуализму. Эдуард Гиббон, английский историк 18 века, говоря о первых пятнадцати императорах, констатирует, что «Клавдий был единственным, чей вкус в любовных отношениях был полностью естественным». Все остальные сожительствовали с мальчиками. Более того, император Адриан, страстно влюбленный в грека-подростка Антиноя, после того как тот утонул, официально обожествил его и воздвиг ему статуи по всей империи.

Закон суров

И тем не менее ни древних греков, ни древних римлян нельзя назвать адептами свободной любви. У них существовали жесткие правила сексуального поведения.

Римский гражданин мог предаваться любым сексуальным забавам с женщинами, мужчинами и подростками. Но - при соблюдении двух условий. Первое: в интимных отношениях с партнером он всегда должен доминировать. Быть активным, а не пассивным. Пассивная роль в анальном сексе считалась позором, так как гражданин становится «женоподобным» и, утратив свое virtus (мужество, доблесть), оказывается бесполезным в гражданском и военном отношении. В армии пассивный гомосексуализм считался преступлением, уличенного в нем солдата просто забивали палками. На гражданке же тех, кому нравилось исполнять пассивную роль, презрительно именовали «кинедами» или «патикусами», опуская их юридический статус ниже плинтуса. Подобно проституткам, гладиаторам и актерам пассивные гомосексуалисты не имели права голоса на выборах, а также не могли представлять себя в суде. Второе правило: предмет сексуального вожделения гражданина должен стоять на более низкой социальной ступени, чем он. Это диктовалось чисто экономическими причинами: чтобы появление незаконнорожденного сына того же ранга не подвергало опасности наследственные права законного потомства. Если оба правила соблюдались, никто и никогда не укорял римлянина в его сексуальных пристрастиях.

Камасутра для рабов

Сексуальная жизнь семейных пар была в Древнем Риме достаточно пресна. Хотя в римском доме открыто говорят о сексе, ничего не скрывая от подрастающего поколения. Зачастую жена и муж, удалившись в спальню, даже не задергивают полог над кроватью. Все могут видеть акт соития хозяина и хозяйки - вплоть до домашней прислуги, которая продолжает спокойно прибираться до дому. Однако на отношения мужа и жены в постели накладывался ряд ограничений. Жене никогда бы не пришло в голову попросить мужа доставить ей оральные ласки. Равно как об этом не попросил бы ее и муж. На оральный секс между равными в Древнем Риме существовало табу. Скажу больше - за это лишали гражданства. Свободный римлянин мог получать наслаждение, но не доставлять его. Это считалось постыдным и неприличным. Зато на рабов, вольноотпущенников и неграждан это табу не распространялось. А посему древнеримский гражданин, как и древнеримская гражданка, могли получить свое, прибегнув к услугам низших по рангу. Они могли позвать раба или рабыню, отправиться за недоступными ласками в ближайший бордель, но никак не получить их от законного супруга.

Как пишет в свой замечательной книге «Один день в Древнем Риме» археолог и историк Альберто Анджела, «римляне были просто зациклены на рте. Для них рот - нечто благородное, почти священное. Это социальный инструмент, потому что люди говорят, обращаются друг к другу, обмениваются информацией, произносят речи а следовательно, он должен быть чистым и неоскверненным. В сенате же рот вообще становится политическим инструментом. Поэтому (...) обвинить сенатора в том, что он занимался оральным сексом, назвать его Fellator - значит нанести ему тяжкое оскорбление. Это было равноценно обвинению в измене за то, что он осквернил рот, имеющий столь важную функцию на службе обществу». В этом ключе любопытно выглядит скандал Клинтон - Левински, едва не стоивший президенту США его кресла. Наделенный нешуточной властью человек дал себя удовлетворить орально своей подчиненной. Был в своем праве. Живи Клинтон в античное время, ему не пришлось бы ни извиняться перед супругой, ни платить адвокатам. Зато Левински не превратилась бы в знаменитость и миллионершу, а оказалась бы на одной ступени с рабами и проститутками. Двери приличных домов закрылись бы перед ней навсегда...

Ручная работа

Христианские теологи и священники веками пугали рукоблудников дурдомом и кладбищем, утверждая, что онанизм приводит к слабоумию, слепоте, желудочным судорогам, поносу, чахотке и эпилепсии. А греки видели в мастурбации отдушину. Онанизм снижал, по их мнению, количество изнасилований, число незаконнорожденных и самоубийств по поводу неразделенной любви, поэтому дело полезное. Они обожали изображать такие сценки на вазах, а в их языке имелось поразительно много слов для отражения этого понятия, включая поэтичные «петь свадебную песнь рукой» и «сражаться рукой с Афродитой» К слову, руку греки для этой цели предпочитали использовать левую (ближе к сердцу). И не стеснялись делать это на людях. В частности, яркий представитель философской школы киников Диоген Синопский (тот, что жил в бочке, а точнее, в пифосе - здоровенном глиняном сосуде для зерна). Призывая на площади сограждан довольствоваться малым и отрешиться от страстей, дабы вкушать безмятежную радость бытия, он частенько задирал тунику и начинал мастурбировать, сопровождая действо мудрой сентенцией: «О, если бы я мог так же просто, потирая живот, избавиться от голода и нужды». Женщины в этой сфере не отставали от мужчин. В спальне каждой гречанки имелись приспособления, именуемые баубонами или олисбами. Эти фаллоимитаторы изготавливали повсеместно, но лучшими считались самоудовлетворители из города Милет, откуда они шли на экспорт по всей Ойкумене. Ими женщины гордились и частенько обменивались между собой. Так, в шестом мимиямбе Геронда, озаглавленном «Две подруги, или Доверительный разговор», девушка Метро сетует, что у ее подруги Коррито был замечательный олисб, но она, не успев им воспользоваться, передала его своей подруге Евбуле, а та еще кому-то, а жаль - ведь Метро очень хотела бы заполучить этот инструмент, поскольку сделал его искусный мастер.

Верность - понятие относительное

По свидетельству Еврипида, греки первыми из древних народов начали соблюдать принцип единобрачия, полагая, что вводить в дом множество жен - обычай варварский и недостойный благородного эллина. Но при этом супружеская измена во времена античности распространялась лишь на женщин. Измена жены сурово осуждалась, и муж имел полное право убить ее любовника, а иногда и ее саму. На измену мужа и наличие у него множества наложниц общество закрывало глаза.

Как пишет Ганс Лихт, «греческому общественному мнению были неизвестны доводы, воспользовавшись которыми, можно было бы осуждать мужчину, уставшего от вечного однообразия супружеской жизни и ищущего отдохновения в объятиях умной и очаровательной куртизанки или умеющего скрасить повседневную рутину беседой с хорошеньким юношей». И нельзя не признать, что в этом греки были более нравственны, нежели мы, так как они признавали наличие у мужчины склонности к полигамии и действовали не тайком, а в открытую.

Посему поэтами восхвалялся идеал понимающей женщины, не мешавшей любовным похождениям мужа. К примеру, грек был в полном праве даже завалиться с друзьями в компании девочек к себе домой - супруге в этом случае полагалось проявить скромность, удалиться в женскую часть дома и терпеливо дожидаться окончания пирушки. В Спарте измена фактически приветствовалась. Это небольшое и воинственное государство было кровно заинтересовано в преумножении числа крепких телом и духом воинов. Более того, спартанские мужья в возрасте могли препоручать свои супружеские обязанности выбранным ими мужчинам помоложе, так как каждый из них одинаково распоряжался и своими детьми, и чужими.

В Риме законы Августа предусматривали строгую кару за нарушение супружеской верности, за прелюбодеяние с чужой женой, однако за конкубинат, за связь с наложницей, мужчин не наказывали. Ну и, конечно же, каждый мужчина античного мира имел полное право посещать публичные дома. Ведь связь с проституткой изменой вообще не считалась.

Ночные бабочки

Недостатка в домах терпимости и проститутках не знали ни Древняя Греция, ни Древний Рим. На продажную любовь античный мир смотрел без предрассудков. Дело нужное, полезное, прибыльное. Причем весьма выгодное для госбюджета.

Публичные дома находились в Греции под надзором городских должностных лиц, а содержатели публичных домов обязаны были выплачивать ежегодный налог государству. Римляне к посещению борделей относились примерно так, как мы к посещению общественных уборных. Шел, прижало, зашел, вышел. При этом жена могла запросто подождать мужа в таверне напротив и даже попросить его особо не торопиться. Нам это кажется диким. Для римлян - совершенно нормальным. Ведь прелюбодеяния они в этом не усматривали. Прелюбодеем муж становился только тогда, когда он занимался сексом с равной себе. А остальное - как справить нужду, как почистить зубы. Поэтому римская матрона запросто могла, скучая, грызть персик у себя в комнате, в то время как в соседней ее муж с дикими криками вовсю резвился с рабыней или рабом. И ее совершенно не шокировало, что вечером он отправлялся вместе с приятелями спустить пар в ближайший бордель. Борделей же (они назывались лупанариями) в Вечном городе было как грязи, и все они работали по принципу конвейера, которому позавидовал бы сам Генри Форд. Для ускорения обслуживания клиентов и автоматизации процесса оказания секс-услуг владельцы лупанариев ввели даже специальные жетоны - спинтрии. Они изготавливались из бронзы, реже - из кости, и напоминали монеты. На одной ее стороне изображался половой акт, на другой стояла цифра. Изображенная на спинтрии поза соответствовала оказываемой проституткой услуге за этот жетон, а цифра - то ли цену, то ли номер кабинки. По этому поводу у историков нет единого мнения. При этом цена была смехотворна. В среднем - 2 асса, как бокал дешевого вина. Широко была распространена и детская проституция. В Риме процветали целые фермы тружеников и тружениц секс-индустрии, владельцы которых покупали малолетних рабов и воспитывали детей-сирот для занятий проституцией. Их сексуальное использование было разрешено законом, за что исправно платились налоги в казну. Причем изнасилование сутенером рабыни или раба было ненаказуемо.

В Риме законы августа предусматривали строгие кары за нарушение супружеской верности, но каждый мужчина античного мира имел полное право посещать публичные дома. ведь связь c проституткой изменой вообще не считалась.

Размер имеет значение...

Изображение фаллоса на улицах античных городов встречалось едва ли не чаще, чем в наши дни слово из трех букв на заборе. Фаллос боготворили. Ему поклонялись. Греки ставили перед храмами и домами квадратные колонны с мужской головой и эрегированным половым органом, которые, на их взгляд, охраняли дороги, границы и ворота. Римляне предпочитали огромные каменные члены, которые устанавливались на площадях, улицах, перед входом в дома и таверны. Они вырубались на стенках портиков, на мостовых, висели над детскими колыбелями, печами хлебопеков, были неотъемлемой частью пейзажа садов, полей и огородов. Бронзовые фаллосы (а зачастую целые связки из них) с бубенчиками внутри подвешивались к потолку жилища или у входа. Они назывались «тинтиннабулами» и звенели, если к ним прикасались. А прикасался к ним каждый, кто проходил мимо, ибо в противном случае он рисковал лишиться удачи и здоровья. А все потому, что люди античности верили, что эрегированный член - страшная сила. Он был для них символом процветания, достатка, изобилия, плодовитости и плодородия. Символом победы, богатства и успеха в делах. Кроме того, фаллосу как источнику семени и жизни приписывалась магическая способность отгонять беды, несчастья и отпугивать злых духов. И если христианин, столкнувшись с чем-то страшным и неведомым, в наши дни воскликнет «с нами крестная сила!», то древний римлянин с той же целью призывал бы силу фаллическую. Поэтому первое, что получал в дар от своих родителей древнеримский мальчик, были погремушка в виде члена и фасцинум - каменное, бронзовое или выполненное из кости изображение фаллоса, которое он носил на шее как амулет, иногда добавляя к нему для надежности еще и изображение фиги, кукиша - древнего символа полового акта. А в жизни древние римляне, как и греки, отдавали предпочтение члену скромных размеров. Большое мужское достоинство считалось у них непрактичным, неэстетичным и даже комичным. В чем несложно убедиться, бросив взгляд на античные статуи. Между ног у них болтается отнюдь не чудо размером XXL, а прибор, для изучения которого нужны пинцет и лупа. Практически детский размер. Древние считали, размер - не главное. Главное - любовный жар и способность оплодотворить. И полагали, что для этого чем короче прибор - тем лучше. Аристотель писал, что короткий член имеет массу преимуществ: выглядит краше, семени приходится преодолевать меньшее расстояние, а посему оно вернее достигает цели. Логика! Исключение составлял театр. В Вечном городе стали пользоваться спросом представления акробатического секса - своеобразный аналог современной кинопорнухи. Актеры на сцене пытались поразить зрителей своими невероятными позами, посрамлявшими Камасутру, а зрители - разглядеть все в деталях. Поэтому в этих шоу (показанных в перерывах между классическими комедиями и трагедиями) ценились актеры с огромными пенисами. Ведь их можно было разглядеть даже с дальних рядов. К гигиене члена античные люди относились трепетно. Регулярно мыли, умащивали маслом, а перед исполнением физических упражнений подвергали его инфибуляции, а именно: натягивали крайнюю плоть на головку и перевязывали лентой, чтобы, упаси боже, не повредить. Так что античный фитнес-зал выглядел гораздо забавней современных: толпа голых мужиков - и у каждого член с бантиком.

Прекраснозадая богиня

Если говорить о каноне женской красоты, то вкусы древних греков и римлян были близки вкусам нынешних кавказцев. Они ценили пышных блондинок. И чтобы быть конкурентоспособными со светловолосыми германскими рабынями, женщины изобрели много хитроумных рецептов. В ход шли парики, лимонная кислота, шелуха лука, молоко и даже известь. А поскольку светлая блестящая кожа, по мнению мужчин, свидетельствовала не только об аристократизме, но и о страстности, женщины старались не загорать и умывались козлиным и ослиным молоком.

Однако чтобы прослыть секс-бомбой, требовалось большее. Был нужен невысокий лоб, прямой нос и большие выпуклые глаза, причем расстояние между глазами должно было быть не менее величины одного глаза, а рот - в полтора раза больше глаза. Кроме того, были необходимы широкие бедра, мощные ляжки, грудь, укладывающаяся в мужскую ладонь или чуть более того, и слегка нависающий выпуклый живот. Эти формы считались совершенными, так как служили гарантией плодовитости. Огромное внимание уделялось ягодицам. У греков на этот счет вообще был явный пунктик. Они боготворили Афродиту Каллипигу - Афродиту Прекраснозадую, построили ей специальный храм и регулярно проводили в ее честь состязания для выявления лучшей каллипиги Эллады. Эти конкурсы красоты женских попок пользовались невероятной популярностью во всех греческих полисах, филейная часть возбуждала греческих мужчин явно больше женских грудей. Кстати, привычный нам символ сердца, пронзенного стрелой, родом из Древней Греции. Но он не имеет ни малейшего отношения к сердцу анатомическому. Это стилизованная часть женской задницы, а пронзающая его стрела является одним из древнейших фаллических символов. Выводы делайте сами... Вторым греко-римским пунктиком в области сексуально-эстетических предпочтений была волосяная растительность. Они ее на дух не переносили, считали ужасно неэстетичным признаком варварства. Причем везде - и на ногах, и под мышками, и в области гениталий. Их идеалом была женщина с гладко выбритым лоном, и мужчин нисколько не заботило то, какими муками это достигается. И тут женщинам можно только посочувствовать. Так, комедиограф Платон говорит о «выщипываемых рукой кустах мирта», а согласно Аристофану, женщины часто использовали для этой цели зажженный светильник или горячую золу. Красота требует жертв. Хотя бы в этом мы с античным миром едины.

Дмитрий Лычковский

Литература Древней Греции наполнена гомоэротическими сценами, а в самом благоговейном сюжете может запросто встретиться пошлый намек. Но каким образом были устроены древнегреческие представления об однополой любви? Можно ли назвать каждого древнего грека гомосексуалом? Отвечая на эти вопросы, необходимо обратиться к изучению структуры древнегреческого образования, устройству ритуального пиршества - симпосия - и диалогам Платона.

Эрасты и эромены

О том, каким образом древнегреческая культура была связана с гомосексуальными ухаживаниями, написано в классическом труде Кеннета Довера «Greek Homosexuality». Они были частью древней традиции пайдейи - образования - и предполагали большой возрастной разрыв между любовниками, а также, чаще всего, отсутствие взаимной любви. Обычно семьи отдавали юношу на обучение наставнику в 12 лет, в том же возрасте, когда девушек обычно готовили выдавать замуж. Наставник обозначался словом «эраст», а ученик - «эромен». Эраст нес ответственность за образование и поступки своего подопечного и мог даже быть наказан за проступки эромена.

Однако помимо этих чисто педагогических отношений были и эротические: преподаватель-эраст обязан был дарить своему эромену подарки и ухаживать за ним. В обмен на помощь в образовании эромен должен был оказывать своему эрасту эротические услуги. Однако проникающий секс был строго запрещен, а если случаи подобного осквернения мальчиков становились известны, дело доходило до судебного разбирательства. Обществом особенно порицались случаи продажи развратными мальчиками своего тела: таких юношей отдавали в руки суда, причем платившие им деньги за секс оставались без внимания. «Законным» видом сексуального контакта между эрастом и эроменом считались всевозможные ласки, которые подробно отражены в вазописном материале. Именно благодаря визуальным источникам мы можем установить, что для взрослых греческих мужчин бедра безбородых юношей являлись одной из самых эротически привлекательных частей тела. Древнегреческая калокагатия (сочетание красоты тела и ума) для юноши была напрямую связана не только с душевными качествами, но и с толщиной бедер (чем больше - тем лучше), величиной пениса (чем меньше - тем лучше) и зада (крупный зад считался знаком целомудрия эромена). Педерастия играла важную роль в воинских сообществах: некоторые из них - к примеру, знаменитые 300 фиванцев - целиком состояли из гомосексуальных пар и оттого считались особенно доблестными и храбрыми.

«Я наслаждался с двенадцатилетним мальчонкой. Тринадцать
Лет наступило ему - он вожделеннее стал.
Годом позднее пришел еще более сладостный возраст,
И привлекательней всех был он пятнадцати лет.
Шестнадцать лет - это возраст богов, а семнадцатилетний
Юноша не для меня: создан для Зевса лишь он.
Если тебе и постарше милей - то уже не забава:
Время настало, и долг твой - за него отвечать»

Пэс - третий пол

В работе «Древнегреческая „игривая“ культура и европейская порнография новейшего времени» исследователь Вадим Михайлин развивает положения Довера, обращая внимание на значение слова, которым в Древней Греции обозначали юношу-эромена: «В большом количестве контекстов, а в поэзии практически неизменно, пассивный партнер именуется пэс (мн. ч. - пэдес), словом, используемым также для обозначения таких понятий, как «ребенок», «девочка», «сын», «дочь» и «раб». Михайлин предлагает не рассматривать отношения эраста и эромена как гомосексуальные в современном смысле этого слова; он считает, что мальчики-пэс были для греков своего рода третьим полом, почти неотличимым от девочек добрачного возраста, а потому и говорить о гомо- или бисексуальности мужчин, днем ухаживающих за своими учениками-эроменами, а вечером проводящими досуг с женами или гетерами на пиру, нерелевантно.

Французский исследователь Франсуа Лиссараг приводит некоторые изображения на вазах, на которых девочки- и мальчики-пэс визуально почти неотличимы друг от друга, а Михайлин замечает, что часто «лексически анус и вульва пассивного партнера неразличимы: и то и другое именуется „кузос“». Именно поэтому на некоторых дошедших до нас древнегреческих изображениях мы видим, как мужчина занимается анальным сексом с девушкой, вознося одновременно с этим похвалу некоему красивому юноше - такое странное несоответствие возможно только потому, что эта поза «маркировала вольную, игривую зону мальчишеского (пэдика) сексуального поведения». Похожую интерпретацию древнегреческой «гомосексуальности» предлагал и Мишель Фуко: он считал, что в культуре Древней Греции не было противопоставления женской и мужской сексуальности, но присутствовала дихотомия активного и пассивного партнеров. Поэтому то, что сегодня общество иронически назовет «женственностью» мужчины, греками воспринималось абсолютно нормально, а гомосексуальные контакты формировали маскулинный образ мужчины наравне с охотничьими или военными доблестями.

«Мужчина может предпочесть любовные отношения с мужчинами, и никому однако не придет в голову заподозрить его в женственности, если он при этом активен в половых отношениях и активен в моральной власти над самим собой. И наоборот, мужчина, который в недостаточной мере является хозяином над своими удовольствиями - кого бы он при этом ни выбирал в качестве своего объекта, - рассматривается как „женственный“».

Фуко М. Использование удовольствий. М., 2004. - С. 134

Симпосий

Самый известный литературный источник, повествующий о гомосексуальных отношениях мужчин в Древней Греции, - это «Пир» Платона. Чем же был тот пир, о котором нам рассказывают философские диалоги и литературная традиция? Франсуа Лиссараг в своей книге «Вино в потоке образов» объясняет, что симпосий - именно так греки называли пир, дружескую вечеринку с вином - был праздничным мероприятием, объединяющим взрослых статусных мужчин, во время симпосия отдыхающих от повседневных гражданских обязанностей. Литературные и вазописные источники демонстрируют, что на симпосии серьезные мужи могли переодеваться в женское или странноватое «скифское» платье, играть на музыкальных инструментах и декламировать стихи, а также заниматься обсуждением философских вопросов. На симпосиях часто присутствовали гетеры - независимые женщины, оказывающие эротические услуги участникам винопития. Последнее, кстати, было жестко регламентировано управляющим-симпосиархом, устанавливавшим количество выпитых кратеров (сосудов для смешивания вина) и пропорции смешивания вина с водой. Еды на симпосии не бывало - угощение подавали на предшествовавшей симпосию сисситии. Лиссараг предполагает, что главной идеей симпосия было не просто совместное употребление вина, но правильное смешение - не только вина, но и речей, не только развлечений, но и самих симпосиастов, участников этого праздника, в том числе и эротическое.

Подарки-животные

Среди развлечений, предлагаемых на симпосии, было соревнование «кто дольше усидит на бурдюке», в ходе которого обнаженные и разгоряченные вином симпосиасты пытались удержаться на скользком, обмазанном жиром бурдюке. Лиссараг видит в этом соревновании аллюзию на определенную сексуальную позицию. В играх участвовала и симпосиастическая посуда, иногда выполненная в форме фаллоса, что также могло послужить поводом для фривольных забав. На найденных археологами древнегреческих вазах историки идентифицируют множество изображений эротического характера - и прежде всего со сценами гомосексуального флирта или даже копуляций.

Гомоэротические сцены на найденных археологами сосудах часто изображают поднесение эрастом подарка эромену - это было стандартной процедурой ухаживания, в которую также включалось унижение активного партнера. Эромен, в свою очередь, обязанный не сразу уступать ухаживаниям, поначалу старался равнодушно отвергать своего партнера (тех, кто так не делал, могли посчитать продажными юношами). Немецкая исследовательница Гундель Кох-Харнак в своей книге «Педерастия и подарки-животные » рассматривает основные виды подарков эромену. Это могли быть мертвые или живые животные: петухи, зайцы, лисы, олени или даже гепарды. Кох-Харнак анализирует взаимодействие концепции эроса с охотничьей семантикой, отчетливо выражающей агонистическую идею. Зверь, на которого охотятся (к примеру, заяц), мог выступать метафорой эромена, которого эраст символически ловит на «любовной охоте». С другой стороны, передаваемые в дар животные имели и определенный воспитательный смысл, отсылающий к ожидаемым от эромена охотничьим умениям: «Мужчины дарили подарки мальчикам с определенным умыслом, а именно чтобы юноши становились мужественнее за занятиями охотой, спортом и играми, которые должны были воспитать их гражданами, способными защищать свое государство, какими уже стали сами эрасты». Не стоит забывать, что животных также можно было обменивать на золото, а иногда они выступали попросту в качестве экономической поддержки эромена.

Платоническая или гомоэротическая?

Разобравшись со структурой гомосексуальных отношений в Древней Греции, интересно было бы обратиться к тому, как их фиксировал в своих философских диалогах Платон. В диалоге «Пир» участвуют как минимум три гомосексуальные пары, взаимодействующие друг с другом: это Павсаний и Агафон, Эриксимах и Федр, а также Сократ и Алкивиад. Каждый из философов приводит на симпосии свою версию того, что такое любовь, и, как можно обнаружить, почти каждый из них в первую очередь подразумевает любовь между мужчинами.

Павсаний говорит о том, что существует два типа любви: пошлый и возвышенный. Про людей, знающих только пошлую любовь, он отзывается: «Такие люди любят, во-первых, женщин не меньше, чем юношей; во-вторых, они любят своих любимых больше ради их тела, чем ради души». В связи с этим Павсаний предлагает запретить любить малолетних мальчиков - но не потому, что это может нарушить их психику, а из-за того, что красивый молодой мальчик может вырасти в глупого юношу, обманув лучшие ожидания эраста. Аристофан, рассказывая о мифе про андрогинов (существ, которые прежде состояли из двух половинок-людей, а потом были разделены богами), предполагает, что лучшие мужчины - те, кто любит мужчин, и обосновывает это их склонностью к подобным себе существам - мужественным, мудрым и храбрым. «Уже в детстве, будучи дольками существа мужского пола, они любят мужчин, и им нравится лежать и обниматься с мужчинами. Это самые лучшие из мальчиков и из юношей, ибо они от природы самые мужественные. Некоторые, правда, называют их бесстыдными, но это заблуждение: ведут они себя так не по своему бесстыдству, а по своей смелости, мужественности и храбрости, из пристрастия к собственному подобию. Тому есть убедительное доказательство: в зрелые годы только такие мужчины обращаются к государственной деятельности. Возмужав, они любят мальчиков, и у них нет природной склонности к деторождению и браку».

Философия эроса

Философы Ирина Протопопова и Алексей Гараджа в статьях «Convivii trivia: Заметки по тексту платоновского „Пира“» и «Гюбрис в „Федре“: метрическая ошибка или „тайное“ имя?» указывают на то, что традиционное понимание «платонической любви», почерпнутое из диалогов «Пир» и «Федр» и рассматриваемое как возвышенное, предельно оторванное от телесных коннотаций чувство, можно радикально переосмыслить. Уже упоминалось, что Павсаний, говоря о возвышенной любви, начинает с того, что описывает именно гомосексуальный ее вариант. Аристофан, перед тем как рассказать миф об андрогинах, разразился икотой, и именно на этот момент указывают исследователи. Напавшая на Аристофана икота заканчивается, когда он щекотит себе нос и чихает: если перевести слова «икота» и «чихание» в жаргонный регистр, можно увидеть, что они имеют отчетливые эротические значения. «Чих» Аристофана является не чем иным, как эвфемизмом для слова «оргазм». Если учитывать это, совсем другой оттенок приобретает фраза Эриксимаха «Возьми нечто такое, чтобы пошевелить в носу, и чихнешь» или ответ Аристофана: «[Икота] кончилась, конечно, но не раньше, чем к ней чихание прибыло, так что мне удивительно, что пристойность тела вожделеет чего-то такого шумного и возбуждающего, как чихание».

Рассматривая в этом ключе диалог «Федр», можно переосмыслить понятие «платонической любви». С помощью работы Джеффри Хендерсона «The Maculate Muse: Obscene Language in Attic Comedy» Гараджа и Протопопова раскрывают смысл описания возвышенных устремлений души, которое обычно представляется квинтэссенцией концепта «платонической любви». Чтобы показать, что в описании души почти столько же телесного, сколько и духовного, они используют дореволюционный перевод «Федра» Сидоровского и Пахомова, удивительным образом совпадающий по амбивалентности смыслов - возвышенных, но одновременно и эротических - с оригиналом. Вот отрывок из их перевода «Федра», где душа сравнивается с воспаряющим в небеса крылом: «И так, когда зрит она кого-нибудь изящного, восприемля в себя вожделение от изящества истекающее, орошается и разжижается; тогда восхищается радостию и перестает скорбеть. Когда же от него устранятся и иссохнут те отверстия, коими изойти крылу должно, тогда сии, иссохшиеся и сжавшиеся, стеблю перьев изойти воспрещают. Сей стебель пребывая внутри купно с оным вожделением, от изящества истекшим, заключенный и тщащийся оттуда изойти, надмевает ту часть, где надлежит ему изойти, но не могши, причиняет во исходище своим великое колотье».

Как мы видим, эротические, а особенно гомоэротические коннотации постоянно сопутствуют у Платона самым возвышенным и, казалось бы, непорочным смыслам - возможно, выражая подспудно идею единства души и тела. Таким образом, рассматривая гомоэротические образы у Платона, можно прийти к новому прочтению понятия «платонической любви» и даже теории идей.

По античным представлениям и, в частности, по мнению греков, любовь, или ее физическая сторона, являлась недугом, более или менее острой формой безумия. Говоря о любви как о недуге, греки имели в виду в первую очередь то, что любовь, или чувственное эротическое влечение, возникает вследствие нарушения здорового равновесия тела и разума, так что под натиском полового вожделения разум теряет свою власть над телом; выражение «безумие» следует понимать в том смысле, что половое влечение само по себе может объясняться лишь временным помрачением рассудка. Довольно любопытно, что современная сексология для объяснения сексуальных явлений выдвигает гипотезу существования мужской и женской субстанции, или химических веществ, вырабатываемых телом и имеющих токсическое действие, способствующее временному ослаблению умственных способностей.

Великий философ Гартманн (Philosophic des Unbevtussten, Berlin, 1869, S. 583), как Шопенгауэр до него (Die Welt als Wille und Vorstellung, 18593, II, S. 586), разделяет это воззрение и выводит из него логичное, на первый взгляд, заключение: «Любовь приносит больше боли, чем удовольствия. Удовольствие лишь иллюзорно. Не будь любовь фатальным половым импульсом, рассудку следовало бы заставить нас избегать любви, - а потому лучшим выходом была бы кастрация». Я называю это заключение логичным лишь на первый взгляд потому, что Гартманн не знал или забыл о том, что кастрация никоим образом не избавляет от полового влечения. Греки об этом отлично знати: прекрасным подтверждением тому служит рассказ Филострата (ed. Kayser, Leipzig, Teubner, I, p. 38) о евнухе, пытавшемся соблазнить обитательницу гарема, и множество аналогичных свидетельств. О значении кастрации в греческой культуре мы будем говорить ниже; здесь она упоминается лишь для того, чтобы показать, что греки знали: нож не является лекарством от любви. Если Феокрит («Идиллии», xi, 1 ел. и 21) начинает свое знаменитое стихотворение, в котором он сочувствует любовным страданиям своего друга, милетского врача Никия, словами: «Против любви никакого нет, Никий, на свете лекарства;// Нет ни в присыпках, ни в мазях, поверь мне, ни малого прока.// В силах одни Пиериды помочь; но это леченье, // Людям хотя и приятно, найти его - труд не из легких» [перевод M. Е. Грабарь-Пассек], то этим доказывается, что единственное настоящее лекарство от любви грекам было известно; таким лекарством являлось и является осознанное отвлечение внимания посредством каких-нибудь напряженных занятий - будь то тяжелый труд, как советует простой рыбак в другой идиллии Феокрита, или, как предлагает в только что приведенном отрывке сам Феокрит, сосредоточение на поэзии, т.е. на некоторой умственной деятельности вообще.

Однако греки - эти мудрые врачеватели души - знали не только лекарство от болезни любви, но и пути, которыми этот душевный яд проникает в человека и утверждается в нем.

Вратами, через которые входит носитель любовного недуга, bacillus eroticus, являлись, по их мнению, глаза. «Необоримы, - говорит Софокл («Антигона», 795), - колдовские чары очей младой девы, ибо в них богиня Афродита ведет свои не знающие поражения игры». У Еврипида («Ипполит», 525) говорится, что «Эрос источает страсть из глаз, пробуждая сладостное упоение в душах тех, кого желает покорить», а Пиндар начинает Восьмую Немейскую оду словами: «Царственная Юность, вестница Афродиты, восседающая в очах юношей и дев…» Эсхил говорит о «нежной стреле любви, сияющей из очей, сокрушающем сердце венце телесных чар» и о «колдовской стреле девичьих очей».

Наконец, Ахилл Татий говорит: «Красота ранит больнее стрелы и проникает через глаза в душу, ибо глаза - это путь для ран любви».

Покрывающиеся милым румянцем стыда девичьи щеки, по словам Софокла («Антигона», 783), пробуждают в мужчине любовь: «Эрос разбил свой стан на нежных щеках девы»; или, как говорит Фриних (фрагм. 8, у Афинея, xiii, 603e):«Ha ее пурпурно-красных щечках пылает огонь любви». Когда же, по словам Симонида (фрагм. 72, у Афинея, xiii, 604b), «голос слетает с пурпурных уст» девушки, - любовник окончательно покорен, а после того, как «…убеждающий сладко Эрот и Киприда, рожденная морем, //Золотую тоску в наши груди вдохнет и расплавит желанием члены, //И упругую силу мужам подарит и протянет их руки к объятьям» (Аристофан, «Лисистрата», 551), сопротивление становится невозможным, и любовники готовятся приступить к «нежным делам любви». Губы прижимаются к губам, любовники долго пребывают в нежных объятиях, их уста полуоткрыты, а языки ласкают друг друга, в то время как руки юноши сжимают девичьи груди и сладострастно ласкают эти тяжелеющие яблоки; поцелуи сопровождаются нежным покусыванием, особенно плеч и грудей, с которых совлекла одежды пламенная рука юноши. Задолго до этого он распустил ее девичий пояс; теперь он увлекает свою прекрасную добычу на убранное цветами ложе и после бесчисленных взаимных ласк и нежных словечек совершает жертвоприношение любви.

Все упомянутые здесь фазы любовной игры, число которых можно было бы значительно умножить, заимствованы из античных произведений, указанных в сноске. Конечно, описание любовной игры дано нами в обобщенной форме; в действительности перечисленные фазы чувственной любви также и у греков сменялись в определенной последовательности и были, разумеется, неисчерпаемы в своих формах.

Среди поцелуев особой популярностью пользовался так называемый «поцелуй-с-ручкой»; см. Эвник, CAP, I, 781, из Поллукса, х, 100; см. также Плутарх, Moralia, 38с). В комедии Эвника встречались слова: «Возьми меня за уши и подари поцелуй-с-ручкой». Как название, так и сам тип поцелуя принадлежали первоначально к реалиям детской жизни: ребенка брали за оба уха и целовали, причем ребенок в это время должен был держать своими ручками целующего за уши.

Столь же популярной формой ласки был поцелуй в плечо или грудь, что подтверждается тьмой отрывков из стихотворений «Антологии» и элегий.

Античные литература и искусство развили подлинный культ женской груди. Наилучшим образом иллюстрирует энтузиазм греков по отношению к красоте женской груди знаменитая история о Фрине и ее защитнике Гипериде (Афиней, xiii, 590е); Фрина обвинялась в совершении тягчайшего преступления; собравшиеся судьи уже склонялись к тому, чтобы осудить прекрасную преступницу. Тогда Гиперид распахнул ее платье и открыл взорам блистающую красоту ее груди, и чувство красоты заставило судей отказаться от мысли осудить обладательницу таких прелестей. Более восторженного прославления женской груди трудно даже вообразить. Можно вспомнить и приведенную выше историю о Менелае, который при виде обнаженных грудей Елены забыл о ее измене и простил изменницу. Мужское любование этими прелестями отражено также в произведениях греческой литературы и искусства. Тому, кто вознамерился бы собрать все отрывки, в которых воздается должное красоте груди, пришлось бы написать целую книгу. Из бесчисленного множества отрывков приведем лишь некоторые. H они называет «яблочки» женской груди «дротиками любви». У того же автора мы читаем о том, как любовник «сжимает тяжелеющий шар налитой груди», или о том, как Дионис «приближает любящую руку к груди стоящей перед ним девы и как бы случайно касается выступающей округлости ее платья; когда он чувствует ее тяжелые груди, рука бога, сходящего от женщин с ума, начинает трепетать». В другом месте той же поэмы: «Как награду держал я в руке два яблока - двойной плод, выросший на одном стволе». У Феокрита девушка спрашивает: «Что делаешь ты, сатир, почему трогаешь мою грудь?», и Дафнис отвечает: «Пробую твои поспевшие яблочки». Аристофан: «Как прекрасна твоя округлая грудь!».

Сцена раздевания и робкого сопротивления девушки изображена в следующем отрывке из Овидия (Amores, i, 5, 13: ср. ш, 14, 21 и Ars, i, 665):

Легкую ткань я сорвал, хоть, тонкая, мало мешала,
Скромница из-за нее все же боролась со мной.
Только сражалась, как те, кто своей не желает победы,
Вскоре, себе изменив, другу сдалась без труда.
И показалась она перед взором моим обнаженной…
Мне в безупречной красе тело явилось ее.
Что я за плечи ласкал! К каким я рукам прикасался!
Как были груди полны - только б их страстно сжимать!
Как был гладок живот под ее совершенною грудью!
Стан так пышен и прям, юное крепко бедро!
Стоит ли перечислять?.. Все было восторга достойно.
Тело нагое ее я к своему прижимал…
О, проходили бы так чаще полудни мои!

[перевод С. В. Шервинского]

В другом месте у Овидия сказано: «Возможно, поначалу она будет сопротивляться и говорить: «Негодник!», но, даже сопротивляясь, она покажет, что желает твоей победы».

Упомянем в этой связи также две эпиграммы «Палатинской Антологии» (v, 131 и 54), принадлежащие Филодему и Диоскориду; они уже приводились нами ранее.

Для эротических и оорбо интимных прикосновений чаще всего использовалась левая рука (Овидий, Amores, ii, 15, И, ср. Ars, ii, 706: пес manus in lecto laeva iacebit iners; Марциал, xi, 58, 11). Так, Овидий говорит: «Тогда я пожелал, чтобы ты бьша радом со мной и я мог трогать твою грудь и левой рукой ласкать тебя под одеждой».

Я не припоминаю случая, чтобы мне доводилось читать в греческих произведениях подробное описание самого полового акта; это отнюдь не случайность, но следствие эстетического чувствования греков, которые терпели подобные сцены только в сочинениях порнографического характера в собственном смысле слова; что касается римской литературы, то в ней подобные описания встречаются неоднократно.

Из книги Ганса Лихта «Сексуальная жизнь в Древней Греции»

9. Этические воззрения греков в отношении любви к мальчикам

Несмотря на вышеизложенное, было бы в корне неверно полагать, что их эротизм (по крайней мере, наиболее важная его часть) выражался в этом единственном варианте любви греков к мальчикам. Совсем наоборот: все, что сделало Грецию великой, все, что создало греческую цивилизацию, которой мир будет восхищаться до конца своего существования, уходит корнями в беспрецедентную этическую оценку характера мужчины в общественной и частной жизни. Мы уже ссылались на высокое мнение Платона о любви к мальчикам, и теперь настало время более подробно описать этическую направленность греческой педофилии.

Эрот был принципом не только чувственной, но и идеальной стороны греческой педофилии. На прекрасной греческой вазе в берлинском антиквариуме представлен этот идеал в символическом виде, и сцена названа «любовный экстаз». На рисунке мы видим летящего в небо Эрота, увлекающего с собой мальчика, который, кажется, сопротивляется, но одновременно влюбленно смотрит на Эрота. Хартвиг верно заметил: «Вероятно, здесь изображен обобщающий тип любви, Эрот, который приносит мальчикам порой цветы, порой лиру или венок, который обращается к ним в прелестном жесте, непрерывно кружа перед ними, являя собой идеализированное представление влюбленного ухаживающего мужчины, которое столь часто изображали живописцы того времени».

Педофилия была для греков прежде всего главной частью становления молодого мужчины. Как добродетельная мать и домоправительница была для них идеалом девушки, так kalokagatia, симметричная гармония души и тела, была идеалом юноши. Для греков наиболее замечательным способом приблизиться к этому идеалу была любовь к мальчикам; и одно время, особенно среди дорийцев, государство способствовало тому, чтобы каждый мужчина выбрал себе юного партнера в качестве возлюбленного, и более того, юношу порицали, если он не смог найти себе друга или любовника, – исключение делалось лишь в отношении тех, кто был морально нечистоплотен, – оба, и мужчина и мальчик, стремились насколько возможно развивать в себе качества мужской добродетели. Поскольку старший был ответственен за поведение младшего, любовь к мальчикам не преследовалась, а поощрялась и стала силой, которая поддерживала государство и легла в основание греческой морали. Доказательство этим нравственным тенденциям мы встречаем в многочисленных пассажах греческой литературы, чему лучшее свидетельство – уже цитированные слова Платона.

То, что Платон не выдавал желаемое за действительное, подтверждается историческими фактами. Вот почему в Халкиде на острове Эвбея пели песни во славу доброй дружбы; вот почему спартанцы перед сражением приносили жертвы Эроту; вот почему фиванское войско называлось священным братством, было гордостью государства и предметом восхищения Александра Македонского; и поэтому перед сражением друзья приносили клятвы верности на могиле Иоалая в Фивах.

Когда жители Халкиды воевали с эретрийцами, Клеомах пришел к ним на подмогу во главе эскадрона конницы; но он тоже любил мальчика. Сражение было отчаянным, потому что вражеская конница была хорошо экипирована. Клеомах спросил юношу, хочет ли тот участвовать вместе с ним в сражении. Тот ответил утвердительно, поцеловал друга и надел на голову шлем. Тогда воодушевление наполнило сердце старшего, и в смертельной схватке он ворвался в ряды врага. Он добился победы ценой собственной героической смерти. Жители Халкиды похоронили его с почестями и воздвигли на его могиле колонну, вечное напоминание подрастающим поколениям.

По Афинею, причина, по которой спартанцы перед сражением приносили жертвы Эроту, была в том, что «они были уверены, что пара близких друзей, сражающихся бок о бок, принесет победу и спасение».

«Священное братство» фиванцев также на все времена дало высокие образцы греческой любви к мальчикам. Это братство мужчин благородного происхождения числом 300, которые обменялись клятвами любви и дружбы, говорят, было сформировано Горгидом. Потом часто приводили остроту, которую пустил в обращение Паммен, друг Эпоминода. Он упрекал Гомера, поскольку в «Илиаде» Нестор некогда заставил мужчин идти в сражение «по кланам и родам», и полагал, что ему следовало построить ряды по парам влюбленных друзей, поскольку тогда они были бы непобедимы. «Священное братство» блестяще показало себя в сражении при Мантинее, в котором Эпоминод погиб с Кефисодором, и традиция любящего братства сохранялась до поражения при Херонее, в котором погиб цвет греческой свободной молодежи. Когда победитель царь Филипп Македонский обходил поле битвы и увидел тела всех 300 воинов бездыханными, со смертельными ранами в груди, он не мог сдержать слез и произнес: «Горе тому, кто подумает плохо о таких мужах».

Легко найти параллель фиванскому «священному братству». Слова, которыми Платон характеризует превосходство в войне и высшую радость жертвы такого войска, уже были процитированы, хотя Сократ, представленный в «Пире» Ксенофонта, не во всем с ним согласен. Но стоит прочитать рассказ в «Анабасисе» Ксенофонта о соперничестве Эписфена с мальчиком, показывающий, насколько каждый готов пожертвовать жизнью ради другого. Это тот самый Эписфен из Олинфа, который позже «собрал отряд красивых юношей и стал среди них героем». В «Киропедии» опять говорится: «Много раз было показано и в разных ситуациях, что нет сильнее союза, чем союз близких друзей», что и подтвердилось в сражении между Киром и Крезом не в меньшей степени, чем в битве при Кунаксе, в которой вместе с Киром «его друзья и сотрапезники» также приняли смерть героев. Все это подтверждает и Элиан, который объясняет готовность жертвовать, говоря, что тот, кто любит, вдохновляем двумя богами – Аресом и Эротом, в то время как те, кто не влюблен, вдохновляются лишь одним Аресом. Даже в «Эротике» Плутарха, который не одобряет любви к мальчикам, сила любви на войне показана на множестве примеров. Вёльффлин обратил внимание на компанию друзей в войске Сципиона, а Цезарь рассказал о союзе юношей в земле галльского племени сонтиатов.

После всего сказанного трудно предположить, что рассказы о фиванском «священном братстве» – лишь преувеличение. Разумеется, это явление просуществовало не так долго. Впервые мы узнаем о нем в рассказе о сражении при Левктре (371 г. до н. э.); а неудачным сражением при Херонее (338 г. до н. э.) закончилась подобная практика; таким образом, эти военные сообщества просуществовали всего 33 года.

История, рассказанная Плутархом, также заслуживает упоминания. Когда некий юноша закричал от боли на поле битвы, его любовника позже наказало государство.

Соответственно, кто любит, тот, вдохновляемый Эротом, пройдет огонь, воду и бури ради любимого (как говорит строка из неизвестной трагедии), и отвага любовника противостоит даже божескому гневу. Когда сыновья Ниобы были убиты Аполлоном за грех их матери, один из друзей вызвался защитить нежное тело младшей дочери, а когда понял, что не в силах этого сделать, он прикрыл ее своим телом. Даже идеальный греческий герой Геракл совершал свои подвиги с большей легкостью в присутствии своего любимца Иолая, в честь которого построили гимнасий и святилище, существовавшие до сравнительно недавнего времени, перед воротами Протиды в Фивах. Иолаи праздновались в Фивах в память любви Геракла и Иолая и включали гимнастические соревнования и конные ристалища, в которых победителям вручались оружие и бронзовые кубки.

У Павсания читаем о том, как человек по имени Тимагор любил некоего Мелеса: «В афинянина Мелеса был влюблен метек Тимагор. Относясь к нему с пренебрежением, Мелес велел ему, взойдя на самую вершину скалы, броситься с нее вниз. Так как Тимагор не щадил своей жизни и во всем всегда хотел делать приятное юноше, что бы он ни приказывал, то и на этот раз, поднявшись, бросился вниз; когда Мелес увидал Тимагора мертвым, его охватило такое раскаяние, что он кинулся с той же скалы вниз и разбился насмерть».

Если мы попытаемся подытожить то, что было сказано о греческой нравственности в отношении любви греков к мальчикам, то придется признать как неопровержимый факт, что греческая любовь к мальчикам носила определенный характер, основываясь на эстетическом и религиозном фундаменте. Ее объект должен был при поддержке государства войти в силу и совершить то, что осмыслялось как гражданская и личная добродетель. Эта любовь не противоречила браку, но дополняла его в качестве важного фактора воспитания. Можно также говорить о бисексуальности среди греков.

Эта страсть приводила порой к смертельному исходу и оставляла место для чистой радости, которая зачастую оставалась в воспоминаниях, – о том, что эта дружба переживала смерть, показывают многие эпитафии, на которых высечены самые нежные слова со всей возможной почтительностью к предмету любви. Такие эпитафии остались прекрасными образцами греческой поэзии.

Семнадцатая книга «Палатинской антологии», которая содержит 748 эпитафий и некоторые из них совершенно замечательные, показывает, с каким чувством, вкусом и тактом греки украшали могилы своих умерших героев и ставили в их честь памятники. Я уже упоминал о некоторых надписях, посвященных возлюбленным юношам, поэтому здесь приведу лишь самые прекрасные из них. Эта эпиграмма написана поэтом Кринагором (Ант. Пал., vii, 628) своему мальчику, которого звали Эрот, мальчик рано умер на острове и там же был захоронен, так что поэт желал бы, чтобы этот остров и соседние острова стали бы называться Островами Любви. «Это не будет постыдно для острова, ибо сам Эрот отдал свою красоту и свое имя мальчику, которого подземные боги приняли здесь глубоко под землей. О земля, на которой столько могил, окажись пухом для мальчика и лежи спокойно ради него».