Святая беатриса д эсте 10 мая. Беатриче д'Эсте, герцогиня Миланская - Сон аналитика краток и тревожен — ЖЖ

Бракосочетание Людовико Сфорца и Беатриче Д"Эсте. Леонардо да Винчи

С большим запозданием герцог Бари решил, наконец, исполнить свои собственные брачные обязательства. Еще в 1480 он просил у своего старого друга и союзника герцога Эрколе Феррарского руки его старшей дочери Изабеллы. Но поскольку она уже была обещана Джан Франческо Гонзага, сыну маркиза Мантуи, Эрколе предложил Людовико свою вторую дочь, Беатриче, которая была на год младше своей сестры. Жениху было двадцать девять, невесте - пять лет.

В Италии не было более привлекательного места, нежели герцогский двор в Ферраре в годы правления Эрколе д"Эсте. К тому времени город достиг своего величайшего расцвета, а университет был в зените своей славы. И хотя сам Эрколе был не слишком образованным человеком, он принимал самое деятельное участие во всех реформах, и можно сказать, что именно Ферраре итальянская драма обязана своим вторым рождением, прежде всего благодаря его поддержке и энтузиазму. Герцогиня Феррарская Элеонора и ее дочери, в особенности Изабелла, были во всех отношениях образованнейшими принцессами в Италии. Они получили такое изысканное воспитание, какого мы не нашли бы нигде, кроме Урбино, ставшего впоследствии местом действия «Кортеджьяно». Более того, членов этой семьи объединяло чувство взаимной привязанности, о чем свидетельствуют их письма, многие из которых, к счастью, сохранились. Есть нечто необычайно современное в письмах Изабеллы. Кажется, что они написаны совсем недавно. Как полагает синьор Луцио, приложивший так много усилий, чтобы сделать эти письма доступными современному читателю, документы из архивов Гонзага обладают особой способностью «оживлять наш славный Ренессанс во множестве его взаимосвязей, часто весьма неожиданных, но всегда интригующих и наводящих на размышления». Создается впечатление, что придворный круг в Ферраре оказывал также некое цивилизирующее и облагораживающее воздействие на тех, кто попадал в его орбиту. Письма некоторых служанок столь же свободны, изысканны и интересны, как и сочинения их хозяек. В последующие годы сама Лукреция Борджиа, имевшая довольно слабый и уступчивый характер, оказавшись в таком окружении, охотно поддалась его очарованию.

В момент помолвки невеста Людовико жила в Неаполе, и он, вероятно, мог видеть ее во время своей поездки на юг для получения инвеституры на герцогство Бари после смерти своего брата Сфорца Мария. Герцогиня Элеонора приехала туда в 1477 году, чтобы посетить своего отца. Когда разразилась война и Эрколе д"Эсте стал главнокомандующим Флоренции, она была вынуждена вернуться в Феррару, где показала себя как вполне дееспособный регент. При ней находился ее новорожденный сын, и Ферранте настоял на том, чтобы там же оставалась и Беатриче. Она пришлась ему по душе; возможно, ее возвышенные устремления забавляли его. Здесь, в Кастельнуово, под сенью волшебного лавра, прошло ее детство. Среди ее подруг была темноглазая юная Изабелла Арагонская - ее будущая соперница, жившая тогда в мрачном Кастель Капуано со своими родителями: Альфонсо, герцогом Калабрии, и Ипполитой Сфорца.

Беатриче получила хорошее образование, в соответствии с педагогическими идеями той эпохи. В те времена обучение детей начиналось рано, и девочки должны были прилежно заниматься наравне с мальчиками. Нам известно, что старший сын Беатриче, не достигнув еще трехлетнего возраста, произвел хорошее впечатление на приеме у архиепископа Милана, но когда его спросили о самом заветном желании, он ответил: «Не ходить в школу». Ипполита Сфорца была сама слишком хорошо образованна, чтобы пренебречь воспитанием оставленного на ее попечение ребенка, ведь Беатриче была племянницей ее мужа. Даже безжалостный Альфонсо был воспитан в уважении к науке, что стало традицией для арагонской династии. Сестры д"Эсте занимались латынью и немного греческим и с ранних лет умели танцевать и петь. Более того, они унаследовали или с детства приобрели вкус к лучшим образцам ренессансной поэзии и искусства, поэтому любой замеченный ими талант мог рассчитывать на их признание и поддержку. Их мать, герцогиня Элеонора, разделяла их увлечения, а возможно, и способствовала их развитию.

Людовико оказался нерасторопным женихом. Свадьбы обеих сестер были намечены на 1490 год, однако Людовико медлил, в свое оправдание ссылаясь на юный возраст невесты и на собственную занятость множеством дел. Герцог и герцогиня Феррары начинали проявлять беспокойство, поскольку хорошо знали о главной причине этой отсрочки. Помимо Бьянки, чьей матерью была Бернардина де Коррадис, у Людовико был также сын Леоне, от неизвестной римлянки; кроме того, в течение почти всего времени его помолвки с Беатриче д"Эсте его любовницей была прелестная и образованная Цецилия Галлерани, женщина благородного происхождения. Людовико не был вульгарен в своих любовных связях. По-видимому, он чувствовал искреннюю привязанность к Галлерани и предоставил в ее распоряжение несколько комнат в Кастелло. Он отдал ей также Бролетто Нуово - дворец, некогда принадлежавший Карманьоле. Даровав ей в 1481 году в собственность Сарронно, он стремился подчеркнуть свое уважение к ней и воздать должное ее достоинствам.

Если не смотреть на ее связь с Моро, Цецилия представляется образцом добродетели. Благодаря браку с графом Бергамини она занимала весьма видное положение в Милане, и ее восторженные поклонники считали ее одной из самых образованных женщин в Италии, наравне даже с Изабеллой д"Эсте и Витторией Колонна. Она не раз упоминается в рассказах Банделло, представляющих ренессансный Милан в столь необычном свете, хотя их автор, разумеется, принадлежал к более молодому поколению. Третья новелла Банделло вводит нас во дворец Ипполиты Сфорца Бентивольо, располагавшийся за Порта Кремонезе, в котором мы видим всех выдающихся людей города. Здесь читают свои сонеты синьора Цецилия Бергамини и синьора Камилла Скарампа, «две наши Музы», как везде называет их автор. В двадцать второй новелле, посвященной Галлерани, он говорит, что, оказавшись неподалеку от Кремонезе, он счел бы святотатством не свернуть с дороги и не посетить там ее в ее собственном замке, а затем вспоминает, какой радушный прием она ему оказала. Оставив свое излюбленное занятие - чтение латинских и итальянских поэтов, - Цецилия провела время за приятной беседой с ним и его другом. Позднее ее очень хвалили за торжественные речи, как правило, на латыни, которые она по особым случаям произносила перед своими восторженными почитателями.

Вот еще один ее портрет: «В то время, когда благороднейшая и достойнейшая синьора Цецилия, графиня Бергамини, [подобно другим персонажам новелл] пила минеральные воды в Баньо д"Аквано, чтобы поправить свои недуги, ее навещали многие господа и дамы, отчасти из-за того, что она была приветлива и добра, отчасти из-за того, что в ее компании можно было встретиться с самими лучшими и выдающимися умами Милана, как, впрочем, и с иностранцами, которым случилось здесь оказаться. Военачальники говорили здесь о ратном деле, музыканты пели, живописцы и художники рисовали, философы рассуждали о природе, а поэты декламировали свои и чужие стихи; так что исполнялись желания всякого, кто желал высказаться или же услышать достойные суждения, поскольку в присутствии этой героини всегда обсуждались вещи весьма приятные, добродетельные и благородные». Несомненно, они onestamente (благородно) развлекали себя подобными разговорами, о которых сообщает нам мессир Банделло, доминиканец из церкви Санта Мария делле Грацие, ставший затем епископом. Банделло с задумчивой грустью вспоминал о правлении Моро, поскольку его семья хорошо относилась к Сфорца и тяжело пострадала за это впоследствии.

Был известен портрет Цецилии Галлерани работы Леонардо да Винчи. Беллинчони написал сонет об этой картине, в котором с обычными для его стиля гиперболами он восхвалял скорее оригинал, нежели изображение:

«Поэт. Кто рассердил тебя? Кому завидуешь ты, Природа?

Природа. Винчи, изобразившему звезду вашу, Цецилию. Столь совершенна красота ее, что солнце кажется тусклой тенью, в сравнении со светлыми ее очами».

Изабелла д"Эсте была в хороших отношениях с Цецилией и после французского завоевания предоставила ей убежище и радушно, приняла ее в Мантуе. В 1499 году, рассматривая несколько картин Джованни Беллини, она преисполнилась желания сравнить их с некоторыми работами Леонардо. Она написала Галлерани, попросив ту одолжить свой портрет, «поскольку вдобавок к тому наслаждению, которое мы получим от такого сравнения, мы также будем иметь удовольствие увидеть ваше лицо»; она пообещала сразу же вернуть картину. В ответном письме от 29 апреля Цецилия уверяла ее, что послала бы этот портрет даже более охотно, будь его сходство с ней несколько ближе, но «не подумайте, ваша милость, что это вызвано какой-то ошибкой мастера - хотя, с другой стороны, я не уверена в его точности, - но это лишь следствие того, что портрет был написан в то время, когда я еще была так неразвита, и с тех пор я так сильно изменилась. Никто, видя меня и этот портрет вместе, не подумал бы, что это мое изображение. Тем не менее умоляю Вашу Милость быть вполне уверенной в моем благоволении. Я намереваюсь сделать много больше, нежели переслать портрет для вашего удовольствия».

Во внешности типичной ломбардской женщины эпохи кватроченто не было ничего возвышенного. Здоровые и полнокровные, они обладали характерными особенностями телосложения. Людовико не стал больше медлить. Джакомо Тротти, наделенный теперь в Милане значительными полномочиями, был послан в Феррару, с тем чтобы изложить условия Людовико и уладить дело. Затем возникло еще одно препятствие, что вызвало немалое беспокойство д"Эсте. В ноябре 1490 года Тротти писал, что если синьор Людовико и не был бы рад приезду «нашей мадонны герцогини», то есть герцогини Элеоноры, «то только вследствие своего уважения к самой герцогине, а также из-за возникших сплетен; или же в самом деле из уважения к той своей возлюбленной госпоже, которую он поселил в замке, которая сопровождала его, куда бы он ни шел; и она с ребенком, и мила как цветок, и он часто брал меня с собой, чтобы видеть ее. Но не следует торопить время, которое исцеляет все. Чем меньше внимания мы будем ей уделять, тем быстрее он откажется от нее. Я знаю, о чем говорю».

К тому времени все уже было улажено. В августе Людовико послал Франческо да Касате в Феррару с более определенными обещаниями. Он купил невесте ожерелье из крупного жемчуга с прекрасным изумрудом в оправе из золотых цветков, прозрачный рубин и жемчужину в драгоценном камне грушевидной формы. Свадьбу опять назначили на позднюю зиму. Сопровождать Беатриче должны были ее мать и сестра Изабелла. Молодая маркиза Мантуи решила подготовить соответствующую случаю процессию из ста трубачей и девяноста всадников; она знала, что во всей Италии нет более великолепного двора, чем двор Сфорца. Но когда Людовико, ссылаясь на множество ожидаемых гостей, попросил ее взять с собой как можно меньше людей, она вдвое сократила свиту и оставила только тридцать всадников. Без сомнения, в душе она была только рада сократить расходы, для которых с трудом могла найти средства.

Тем временем Людовико дал поручение Кристофоро Романо, которого Асканио прислал ему из Рима как талантливого молодого скульптора, отправиться в Феррару и сделать бюст Беатриче, который теперь хранится в Лувре. Вероятно, он весьма схож с оригиналом. Беатриче исполнилось только пятнадцать лет, она еще не вполне развита, и в ее внешности есть нечто почти детское. Ее округлые щеки и полные губы достались ей от арагонской династии, вернее, от матери. Весьма характерной ее чертой был маленький, заостренный нос. Своим очарованием Беатриче была обязана не своей внешности, а живости своей натуры, своему духу и энергии, той жизненной силе, которая сквозит во всем, что мы знаем о ней, как, например, на портрете работы Леонардо, в подлинности которого нет сомнений.

Зима была очень морозной, одной из самых холодных из всех когда-либо здесь известных. К концу года река По замерзла и Феррара была покрыта глубоким снегом. Кортеж отправился в путь 29 декабря. Вместе с Беатриче ехал ее брат Альфонсо, который должен был привезти обратно свою невесту Анну Сфорца, сестру герцога Миланского. Мужчины ехали на санях, женщины - на деревенских повозках, пока не добрались до судоходной части реки. Здесь их ожидали баржи, присланные из Павии. Беатриче деи Контари, одна из известных своей жизнерадостностью служанок Изабеллы, послала маркизу Мантуи любопытное описание этого путешествия. Установились весьма сильные холода, но хуже всего было то, что из-за такой погоды баржа с провизией все никак не появлялась. Если бы Мадонна Камилла не послала им ужин, «то я была бы уже святой в Раю». Слезы выступали у нее на глазах при виде несчастной маркизы, дрожащей от холода, но не имевшей возможности согреться у огня. В конце концов она подошла к кровати и попросила свою госпожу лечь вместе с ней, чтобы согреть ее, «но я так желала ей Вас, Ваша Милость, зная, сколь мало я могу служить заменой, я едва ли могла согреть ее так, как Вы, non avendo io il modo» (я не имею такой возможности). Теперь же, добавляет она, когда ее госпожа находится в безопасности в Павии и наслаждается свадебными увеселениями, она серьезно подумывает о том, чтобы составить завещание, после всего, что им пришлось пережить.

Ниже Павии, в важном стратегическом пункте в месте слияния рек По и Тичино, Джан Галеаццо Висконти построил свой величественный замок. Здесь невеста сошла на берег и встретилась с Людовико. Семнадцатого января в часовне замка в весьма скромной обстановке состоялось их венчание. На церемонии отсутствовали даже герцог и герцогиня Милана. Из письма Эрколе Феррарского к своей супруге видно, что и в этом случае тоже «желаемый исход дела не последовал». Но он призывает свою супругу не беспокоиться по этому поводу. Возможно, Людовико пока воздержался от этого шага из искренней любви к своей невесте и нежелания ее огорчать, приняв во внимание ее невинность и робость. Нет никаких сомнений, добавляет Эрколе, в том, что он дожидается подходящего случая, как предполагает Амброджио да Розате. На основании этих писем профессор Гарднер заключает, что герцогиня, дочь Ферранте, поначалу не питала никаких чувств к Людовико, но впоследствии была совершенно очарована его добротой и учтивостью.

Людовико незамедлительно вернулся в Милан, чтобы проследить за приготовлениями к свадебным торжествам. Проведение их было поручено Галеаццо Сансеверино, быстро завоевавшему такое же доверие у герцогини Бари, каким прежде пользовался у герцога. Его юная жена Бьянка, которая, несмотря на свой нежный возраст, сама занималась хозяйством и присутствовала на всех важных церемониях, стала неразлучной подругой Беатриче, чувствовавшей к ней искренне расположение.

В обустройстве великолепного дома для своей супруги Людовико решил ничего не оставлять незавершенным. Он издал приказ управляющим всех главных городов герцогства, повелевая им прислать всех живущих у них художников в Милан для работы в зале делла Балла и в других помещениях замка. Подчинившимся этому приказанию было обещано щедрое вознаграждение; остальным грозил штраф и немилость герцога. Синьор Малагуцци-Валери полагает, что упомянутым Леонардо был какой-то другой художник, а не да Винчи, поскольку тот стал уже к тому времени прославленным мастером и не мог быть включен в список менее значимых живописцев. Потолок в зале делла Балла был украшен лазурью и золотом - лазурный ляпис в те времена ценился почти так же, как драгоценные металлы, - что придавало ему сходство со звездным небом, тогда как героические деяния Франческо Сфорца были изображены на развешенных по стенам гобеленах. Людовико любил прославлять своего отца. Каньола пишет: «Этот славный и великодушный государь украсил замок Порта Джовио в Милане удивительными и прекрасными строениями, а площадь напротив названного замка была расширена; и он расчистил все улицы города, выкрасил и нарядил их; и то же самое он сделал в городе Павии; поэтому, хотя поначалу их называли уродливыми и грязными, теперь их можно назвать прекраснейшими; это великое достижение, славнейшее и заслуживающее высочайшего признания, особенно со стороны тех, кто видел их ранее и видят, каковы они сейчас». По-видимому, именно к этому периоду относится фреска (ныне хранящаяся в коллекции Уолейса), на которой изображен Джан Галеаццо, читающий Цицерона или, скорее, играющий с томиком его произведений.

Двадцать первого января Беатриче прибыла в Милан. Еще при подъезде к городу ее встречала кузина и давняя подруга, герцогиня Милана. У городских ворот ее приветствовали оба герцога. Людовико был одет в костюм из золотой парчи. Их эскорт состоял из знатнейших дворян, соперничавших друг с другом в богатстве своих нарядов, в то время как сорок шесть пар трубачей издавали ликующие звуки, которые приводили в такой восторг крепкие нервы Ренессанса. Толпы людей собирались вокруг феррарских дам и особенно вокруг невесты. Дома, еще не покрашенные снаружи, были завешены дорогой парчой и увиты зелеными ветками. Самое примечательное зрелище являл собой смотр достижений оружейников - особая гордость Милана. Вдоль каждой стороны улиц были выстроены в ряд манекены, полностью облаченные (как и их кони) в самые лучшие доспехи из ковавшихся в этом городе. Они выглядели так реалистично, что казались живыми. Бона Савойская и ее дочь Бьянка Мария приветствовали Беатриче в замке.

Наиболее значительным из свадебных торжеств стал рыцарский турнир, начавшийся 26 января. Ведущую роль в турнире сыграл участвовавший в нем инкогнито Джан Франческо Гонзага, маркиз Мантуанский, супруг Изабеллы. Он не решился явиться на свадьбу официально, опасаясь своих союзников венецианцев, которые с подозрением смотрели на все большее сближение между Миланом и Феррарой. Но, узнав о его приезде, герцог Бари настоял на том, чтобы маркиз Мантуи присоединился к его торжествам и появился на свадебном пиру. Как обычно, Галеаццо Сансеверино взял первый приз - отрез золотой парчи. Герцог Милана отправил восторженное описание этого турнира своему дяде Асканио в Рим и просил его рассказать о нем Папе Римскому.

Рыцари были одеты в причудливые наряды. Отряд из Болоньи, ведомый Аннибале Бентивольо, мужем Лукреции, незаконнорожденной сестры невесты, въехал на ристалище в триумфальной колеснице, запряженной оленями и единорогом - животными, символизирующими династию д"Эсте. Гаспарре Сансеверино (Фракасса), брат Галеаццо, явился с двенадцатью миланскими рыцарями, переодетыми в мавританские костюмы из черной и золотой ткани. На их щитах была изображена эмблема - голова мавра. Воины из отряда Галеаццо Сансеверино вначале замаскировались под дикарей, но, оказавшись напротив герцогов и их герцогинь, сбросили свои костюмы и явились в блистательных доспехах. Тогда огромный мавр выступил вперед и продекламировал поздравительную речь в стихах в честь Беатриче.

Эти наряды дикарей выдумал Леонардо да Винчи, доказательством чему служит запись в «Атлантическом Кодексе». Он был в доме Галеаццо Сансеверино, завершая приготовления к пиру после этого турнира, когда мошенник Джакомо, его юный помощник, всегда приворовывавший у своего господина, украл деньги из кошелька, который один из рыцарей оставил на кровати в снятом им костюме. Паоло Джовио называет Леонардо редким мастером: «Он был творцом всех изысканных представлений и в особенности утонченных сценических зрелищ, опытным также и в музыке; он играл на лютне и прекрасно пел, и стал в высшей степени угоден всем знавшим его государям». Не может быть никаких сомнений в том, что искусство, наука и ремесла получили при Людовико такое развитие, с которым может сравниться только Флоренция.

О том же говорит и синьор Малагуцци-Валери, который полагает, что невозможно переоценить то очарование, тот вкус и гармонию во всем, что должно было украсить миланский двор «в течение того благословенного периода, когда общество во всех проявлениях демонстрировало свое стремление к некоему идеалу, теперь уже не вполне ясному. В мебели и столовой посуде, в терракотовых орнаментах на окнах и в самой обычной утвари утверждало себя божественное искусство Ренессанса».

Тот же автор считает, что Моро отчасти благодаря своему вкусу, отчасти вследствие своего тщеславия придал этому движению мощный импульс, но он нисколько не заблуждается относительно статуса художников. К ним относились ненамного лучше, чем к другим наемным работникам. Они были связаны по рукам и ногам своими контрактами, в которых прописывались мельчайшие детали заказываемых им картин: размер и количество фигур, их одежда и цвета, которые им следовало использовать. Работа обычно поручалась тому, кто соглашался на меньшую плату. Священники и монахи - лучшие покровители после правящих государей - были особенно придирчивыми и невежественными заказчиками. Деньги доставались творцам нелегко. Художники, которых нанимал Людовико, постоянно выпрашивали свое жалованье, которого приходилось ждать долго, когда расходы его кошелька увеличивались. И хотя Моро сурово требовал налогов от своих подданных, сам он не всегда был способен заплатить. Университетские преподаватели находились не в лучшем положении.

По-видимому, Леонардо да Винчи прибыл в Милан из Флоренции около 1482 или 1483 года. Высказывались различные мнения относительно причины этого переезда. Предполагалось, например, что Лоренцо Медичи был рад избавиться от этого ученика Верроккио, который, обладая вечно беспокойным умом, сделал так немного, и поэтому отослал его к Людовико, когда тот искал кого-нибудь, кто мог бы соорудить задуманную им конную статую его отца. Более вероятно, что Леонардо привлекло великолепие миланского двора и слава Моро как мецената, и он прибыл по своей воле, в надежде поправить свое положение.

Его примечательное письмо, в котором он рассказывает о своих возможностях, подразумевает, что он не имел какого-либо определенного поручения. Милан находился в состоянии войны, поэтому ясно, что Леонардо мог быть полезен скорее как инженер, чем как художник. Есть даже нечто возвышенное в его всеохватывающей компетентности и, соответственно, обширной области применения его гения, возможности которого в инженерном деле еще совершенно не были испытаны. Винчи полагал, что, помимо всего прочего, сможет построить легкие переносные мосты или сжигать мосты противника, изготовить военные машины, уничтожить любую крепость или сконструировать любое военное снаряжение, включая самую мощную артиллерию. В архитектуре и живописи он мог соперничать с кем угодно. «Я могу также провести по каналам воду с одного места в другое. Более того, я могу исполнить любые скульптурные работы в бронзе, мраморе или терракоте… Также я могу изготовить бронзового коня и монумент, который воздаст непреходящую славу и вечную почесть благословенной памяти вашему отцу, мой господин, и великому дому Сфорца».

Вероятно, свой первый заказ в Милане Леонардо получил от приора Скуола делла Конченцьоне. Эту работу он выполнял вместе с энергичным, напористым, практичным и преуспевающим ломбардцем Амброджио да Предисом. Согласно условиям контракта, в котором предусматривались мельчайшие подробности исполнения заказа, работы должны были быть завершены в течение восьми месяцев. Леонардо должен был написать алтарный образ, и, как полагает Малагуцци-Валери, эта картина была копией «Мадонны на скалах» (из Национальной галереи). Оригинал, ныне хранящийся в Лувре, Леонардо привез из Флоренции, но он оказался слишком большим для отведенного ему места. Считается, что это была та картина, которую Леонардо подарил императору Максимилиану. По поводу оплаты заказа возникли серьезные разногласия, и в конце концов в 1492 году художник был вынужден обратиться к герцогу. Монахи оценивали картину лишь в 25 дукатов, тогда как Леонардо предлагали за нее 100 дукатов. Людовико разрешил спор в пользу художников. Таким образом, им пришлось ждать денег около десяти лет.

Грандиозным проектом, который задумал Галеаццо Мария и намеревался осуществить Людовико, была конная статуя их отца Франческо Сфорца. В 1489 году Пьетро Аламанни, флорентийский посол, сообщал в письме Лоренцо Медичи о том, что синьор Людовико намеревается установить достойный памятник своему отцу и уже поручил Леонардо да Винчи подготовить модель, которая представляет собой гигантского бронзового коня и восседающего на нем герцога Франческо в полном вооружении; и поскольку Его Светлость желает «una cosa in superlativo grado» (нечто в высшей степени выдающееся), он потребовал написать Лоренцо и попросить его прислать какого-нибудь мастера или двух, которые могли бы исполнить такую работу, ибо, хотя он уже поручил эту работу Леонардо да Винчи, он, кажется, сомневается в его способности ее завершить.

Людовико должен быть хорошо осведомлен о неспешных методах работы Леонардо, которые, сколь бы гениальны ни были их плоды, едва ли удовлетворяли кого-либо из его нанимателей, и менее всего решительного и практичного Моро. Солми пишет в своей превосходной работе (лучшей из всех, что мне доводилось читать) о Леонардо да Винчи: «Если он начинает работать над планом купола для миланского собора, то тотчас же погружается в расчеты общих для всех куполов механических и архитектурных законов. Если он берется соорудить конную статую Франческо Сфорца, то его энергия вскоре уходит на изучение анатомии животных или на исследование вопросов, связанных с плавкой металла в нескольких печах. Работы не закончены, но теории разрастаются, обогащаются и расширяются во всех направлениях, отвечая ненасытным устремлениям мастера и снабжая его идеями для новых трактатов».

Леонардо провел в Милане лучшие годы своей жизни. Здесь у него было столь необходимое ему свободное время. Здесь, используя свое причудливое зеркальное письмо справа налево, он написал свои лучшие книги, включая замечательный трактат о живописи. Здесь же он закончил свои величайшие художественные работы, оказавшиеся, видимо, во власти той же неясной фатальности, которой отмечены столь многие события в жизни этого человека. Конная статуя Франческо Сфорца так и не была отлита в металле, «Тайная вечеря» сильно пострадала от времени, и уже невозможно идентифицировать ни один из его портретов миланского периода.

Однако, даже если Людовико и намеревался поручить работу над монументом кому-нибудь другому, в конце концов он вернулся к Леонардо. Дневниковая запись 1490 года свидетельствует о том, что мастер занялся изготовлением новой модели, и вскоре поэты Милана воздавали ей бесконечные похвалы. Глиняная модель, помещенная в 1490 году в честь свадьбы молодого герцога в центре площади дель Кастелло, была встречена беспредельным восторгом. Леонардо хотя и был учеником Вероккьо, имел весьма слабое представление о скульптуре, полагая, что та уступает живописи во всем, кроме продолжительности работы, и требует меньших способностей. По-видимому, сооружение монумента так и не продвинулось дальше изготовленной из глины модели. В любом случае его отливка оказалась бы весьма сложной проблемой, а поскольку финансовое положение Милана все ухудшалось, становилось ясно, что о продолжении работ не может быть и речи. Предвидя неизбежность такого финала, Леонардо писал герцогу: «О конной статуе я умалчиваю, поскольку понимаю, что сейчас не время. Помните ли вы о вашем поручении расписать camerini (комнаты)? Позволю себе напомнить Вашей Милости о том, что мне не выплачивалось жалованье, положенное мне и двум моим помощникам, в течение двух лет». В 1501 году модель статуи все еще существовала; скорее всего, она была установлена на Корте Веккья, возле мастерской Леонардо, и Эрколе д"Эсте даже пытался выкупить ее. Она сильно пострадала из-за отсутствия должного ухода и, по слухам, была окончательно разрушена гасконскими стрелками, использовавшими ее в качестве мишени.

Легенда, изображающая Леонардо эдаким обеспеченным господином, нисколько не стесненным в обстоятельствах художником, имевшим в своем распоряжении коней и слуг, представляется весьма далекой от истинного положения дел. Его записи свидетельствуют о том, что зачастую ему было сложно достать даже несколько дукатов и что ему приходилось быть крайне экономным даже в еде. И хотя впоследствии он получал жалованье, когда его выплачивали, от герцога, методы его работы ставили его в безнадежно проигрышное положение в сравнении с Амброджио да Предисом, Браманте или другими более деловитыми собратьями по ремеслу. Но очарование его личности было неоспоримым. Вазари пишет о редком сочетании красоты, грации и гения, «благодаря которому, к чему бы ни обращался такой человек, каждое его действие оказывается таким божественным, оставляя всех остальных далеко позади, и вполне очевидно, что это должно быть нечто дарованное Богом, а не приобретенное посредством искусства». Таким, продолжает он, был Леонардо, который кроме телесной красоты, которая никогда не сможет быть оценена в достаточной мере, обладал бесконечным изяществом во всех своих действиях: и таков был его талант, что он мог постичь любой предмет, сколь бы сложным он ни был, сконцентрировав на нем свое внимание. Его физическая сила соответствовала его искусству, и было нечто величественное, даже королевское, во всем облике этого человека. В речи его было некое очарование, которое привлекало к нему людей, и никто не оценил это в большей степени, чем Моро. Согласно Солми, рукописи Леонардо являются неоценимым свидетельством изящества и остроумия миланского двора, где молодые герцогини, и в особенности Беатриче, забавлялись всевозможными словесными играми и даже загадками. Их motti (остроты), басни, аллегории, гадания и шутки звонким смехом откликались в мрачных залах замка. «Мы имеем достаточно доказательств того, что государи и государыни, господа и дамы прибегали к помощи безграничного воображения Винчи, чтобы изобрести какие-нибудь новые костюмы или украшения либо придумать какое-нибудь изящное изречение или девиз».

Людовико постоянно давал Винчи поручения и советовался с ним. В 1490 году, когда герцог уже имел возможность оценить дарования Леонардо, он послал его с еще одним архитектором в Павию для составления отчета о начинающемся там строительстве нового собора, в котором был особенно заинтересован Асканио, бывший тогда епископом Павии. Как обычно, эта миссия не привела к какому-либо определенному результату. Заметки Леонардо свидетельствуют о том, что строительство собора было лишь одним из многих вопросов, заставивших его задержаться в Павии до конца года. Вместе с ним находились его ученики и друзья, с готовностью следовавшие за ним куда угодно, а также лукавый Джакомо, который, как обычно, ел за двоих, а вреда приносил за четверых. Винчи наслаждался общением с учеными, преподавателями университета Павии и университетской библиотекой, и те встречали его с равным воодушевлением. В самом деле, он был близко знаком с самыми выдающимися математиками и учеными того времени, а также с самыми знаменитыми деятелями мира искусств. Особенно близок ему был Браманте. Женщины, по-видимому, не играли большой роли в жизни Леонардо, но ему нравилось иметь среди своих учеников миловидных юношей. О некоем Салаи, поступившем к нему на службу в 1494 году, мы узнаем, что «он был весьма привлекателен и грациозен, обладал вьющимися волосами и локонами, которые доставляли Леонардо великое удовольствие, и тот обучил его многому в искусстве».

Эти месяцы в Павии оказались, должно быть, одними из самых счастливых в жизни Леонардо. У него было свободное время и все возможности для того, чтобы в кругу единомышленников без каких-либо помех посвятить себя исследованию огромного множества интересовавших его предметов. Вот замечательные сроки, которые, как мне представляется, позволяют проникнуть в самую суть гения великого флорентийца:

«В Леонардо проявляется характерная особенность итальянского Ренессанса. Предполагалось, что в каждом человеке есть нечто предопределяющее его собственную судьбу и что человек должен развивать в себе эту склонность вне зависимости о каких-либо этических или социальных условий. Рожденный для научной работы, наделенный всеми качествами исследователя, он не вступил вместе с Перуджино и Креди, вместе с Вероккьо и Боттичелли на плодотворное поприще практической деятельности, но в одиночку пошел по пути науки. Лишь дух времени и необходимость зарабатывать себе на жизнь вынудили его на недолгое время обратиться к искусству, но сам склад его ума вновь повлек его к теоретическим и абстрактным исследованиям; это вечное повторение и непрестанная изменчивость портили его работы и истощали его силы. Его стремление к знаниям, приостановленное во Флоренции необходимостью зарабатывать деньги, сдерживаемое в первые годы в Милане службой у амбициозного и энергичного государя, в последние годы пятнадцатого века получило, наконец, полное удовлетворение». Оставив кисть своим ученикам, он размышлял о научных проблемах и обсуждал их с ведущими учеными того времени. «Его теоретические исследования в области живописи, архитектуры и фортификации впервые раскрыли перед ним всю сложность абстрактного мышления. Но уже скоро он парил, не зная никаких препятствий, и смело раскрывал тайны физиологии и анатомии, механики и гидравлики». Преклоняясь перед математиками, он имел мало общего с натурфилософами и профессорами медицины, которые по-прежнему занимались в основном магией и астрологией, тогда как Леонардо последовательно изучал природу.

Малагуцци-Валери возразит, что Людовико никогда не нанимал Леонардо да Винчи в качестве инженера-практика. Он сомневается в том, что тот построил, например, павильон и купальню для герцогини Милана в Павии в 1490 году, а считает, что Винчи просто зарисовал эти привлекшие его внимание строения, удовлетворяя свою ненасытную любознательность. И он никогда не принимал активного участия в создании гидравлических машин и других сооружений. Его рисунки опять-таки свидетельствуют только об его интересе к тому, что он увидел в Виджевано и на образцовой ферме Лa Сфорцеска. Лишь намного позднее Леонардо смог приобрести практические познания в гидравлике.

Но именно на службе у Моро он создал свой главный художественный шедевр. «Тайная вечеря», которой время причинило великий урон, была названа величайшей картиной в мире - «гениальным синтезом всех искусств и всех наук, в которой душа Ломбардии и Италии чувствует отзвук своего величия и своих бедствий» (Солми). Она написана на стене трапезной в церкви Санта Мария делле Грацие, с которой навсегда связаны имена Моро и Беатриче, и тот факт, что Леонардо написал ее не более чем за один год, в 1496 или 1497 году, показывает, насколько художник был увлечен работой над ней. Оставленное Банделло описание великого мастера за работой заслуживает того, чтобы процитировать его еще раз: «Он имел обыкновение, как я много раз видел и наблюдал, рано утром влезать на помост и от восхода солнца до сумерек не выпускать кисти из рук и, забывая о еде и питье, беспрерывно писать. Однако затем могло пройти два, три и четыре дня, в течение которых он не брался за работу или проводил около картины один, два или три часа, но только созерцал, рассматривая и внутренне обсуждая и оценивая ее фигуры. Я видел также, как в соответствии с тем, что подсказывал ему его произвол, он уходил в полдень, когда солнце находится в созвездии Льва, из Корте Веккио, где он делал из глины своего удивительного коня, и шел к монастырю делла Грацие. Там он влезал на помост, брал кисть, делал один или два мазка по какой-нибудь из фигур и сразу же затем спускался оттуда, и уходил и шел в другое место» .

Из письма герцога к Маркезино Станья от 29 июня 1497 года следует, что к этой дате работа над картиной близилась к завершению. Герцог намеревался дать Леонардо другое важное поручение. «Кроме того, попросить флорентийца Леонардо завершить начатую им работу в трапезной церкви Ле Грацие для того, чтобы расписать другую стену в трапезной, и должен быть составлен и подписан им контракт, который обяжет его закончить работу в обговоренное время».

Мы знаем также, что Леонардо было поручено несколько комнат в замке, но теперь в нем уже невозможно идентифицировать какую-либо из его работ.

В 1498 году Моро подарил Леонардо сад площадью в шестьдесят перчей , продемонстрировав тем самым свою признательность великому живописцу, имя которого придает неповторимый блеск его правлению и которому в его искусстве не было равных ни среди древних, ни среди современных мастеров. Сад располагался за Порта Верчеллина. Когда разразилась война с французским королем Людовиком XII, Леонардо получил должность «придворного инженера». После падения Людовико он покинул Милан. Людовик XII с радостью бы перевез во Францию всю стену из трапезной в Санта Мария делле Грацие, если бы это было возможно.

Перед нами портрет Беатриче д’Эсте,Giovanni Ambrogio de Predis.1490г.
Это одна из самых красивых и просвещенных принцесс итальянского Ренессанса. Дочь Эрколе I д"Эсте и младшая сестра Изабеллы д’Эсте и Альфонсо I д’Эсте.

Беатриче была хорошо образована, ее окружение составляли знаменитые деятели искусства эпохи Возрождения, такие как живописец Леонардо да Винчи и скульптор Донато Браманте. Беатриче д’Эсте была помолвлена в возрасте пятнадцати лет с Лодовико Сфорца, герцогом Миланским, и затем выдана за него замуж в январе 1491 года. Великий художник Леонардо да Винчи был назначен организатором пышной свадебной церемонии.
Немного о Беатриче.

Беатриче получила хорошее образование, в соответствии с педагогическими идеями той эпохи. Сестры д"Эсте занимались латынью и немного греческим и с ранних лет умели танцевать и петь. Более того, они унаследовали или с детства приобрели вкус к лучшим образцам ренессансной поэзии и искусства, поэтому любой замеченный ими талант мог рассчитывать на их признание и поддержку. Их мать, герцогиня Элеонора, разделяла их увлечения, а возможно, и способствовала их развитию.

Беатриче исполнилось только пятнадцать лет, она еще не вполне развита, и в ее внешности есть нечто почти детское. Ее округлые щеки и полные губы достались ей от арагонской династии, вернее, от матери. Весьма характерной ее чертой был маленький, заостренный нос. Своим очарованием Беатриче была обязана не своей внешности, а живости своей натуры, своему духу и энергии, той жизненной силе, которая сквозит во всем, что мы знаем о ней, как, например, на портрете работы Леонардо, в подлинности которого нет сомнений.
Как пишут об их отношениях.

Беатриче окружена вниманием и совершенно счастлива. Ее супруг заботится о ней, устраивает празднества в ее честь и угождает ей всеми возможными способами. Ей известно, что он испытывает к ней «сердечную любовь и благожелательность; дай Бог, чтобы это продолжалось долго». Согласно Галеаццо да Сансеверино, «между ними возникла такая любовь, что мне кажется, едва ли два человека могут любить друг друга сильнее».

Несмотря на свою молодость, Беатриче стала для Людовико другом, у которого тот мог спросить совета и на которого мог положиться. Мужчина с его характером инстинктивно ищет в женщине симпатии и поддержки. В письме от 12 марта 1494 года Моро пишет, что так скучает по ее обществу, «что мы признаемся в том, и кажется нам, словно мы теряем часть самих себя, когда она прощается с нами до завтра».

Миральто говорит о ней как об очень юной, прекрасной, смуглолицей девушке, «изобретательнице новых костюмов, танцующей и развлекающейся днем и ночью», и, подобно всем в ее семье, она в не меньшей степени интересовалась литературой и искусством. Ее безграничная, бурлящая жизнерадостность совершенно покорила ее умеренного, уже зрелого супруга, который едва мог устоять под напором ее темперамента. Из них двоих она была определенно сильнее, во времена опасности брала на себя лидерство и оказывала, вероятно, немалое влияние на государственные дела. Но её блестящая судьба была прервана смертью во время родов, 3 января 1497 года в возрасте 22 лет. Ребёнок был мертворождённым сыном. Могила Беатриче находится в Чертозе

УСЫПАЛЬНИЦА БЕАТРИЧЕ И ЛЮДОВИКО.
Хочу обратить ваше внимание на прекрасное надгробие работы Кристофоро Соляри.
Это надгробие Людовико иль Моро Сфорца и Беатриче д"Эсте.Находится в картезианском монастыре Чертоза ди Павия,возле Милана.

Вплоть до конца XV века в Италии продолжал существовать тип традиционного средневекового надгробия в виде смертного ложа, примером которого может служить надгробие миланского герцога Лодовико Моро и его жены Беатриче д"Эсте (ок 1499 г.), работы скульптора Кристофоро Солари (1489–1520).

Средневековое представление о вечном упокоении, молитвенной обращенности к Богу в ожидании страшного суда сочетается в этом надгробии с чисто ренессансным торжественно-официальным изображением усопших в пышных парадных костюмах. Портретная достоверность их лиц, увековеченных для потомков, заставляет вспомнить, что сам жанр портрета первоначально возник еще в Древнем Риме в связи с созданием надгробной скульптуры.

СУДЬБА ГЕРЦОГА Людовико СФОРЦА

Осенью 1499 года Милан был захвачен войсками французского короля Людовика XII. Лодовико Моро попытался восстановить свою власть, вначале сумел выбить французов из Милана, но весной 1500 года был разбит под Новарой. Потерпев неудачу, швейцарские наёмники в обмен на свободный возврат домой выдали Лодовико французам. Свергнутый герцог был увезен во Францию, где и умер в заключении в замке Лош. Похоронен рядом с предками в Чертозе.Ему было 55 лет.

Сохранилась очень интересная картина.Алтарь Сфорца» Мадонна с младенцем, четыре отца Церкви (Св. Иероним,св. Августин, святой Амвросий и, папа Лев Великий) А у их ног семья Людовико иль Моро его жена Беатриче д"Эсте,сыновья Максимилиана Сфорца и Франческо Сфорца II, еще в пеленках).1494год
СЫНОВЬЯ БЕАТРИЧЕ И ЛЮДОВИКО.

В 1450 году герцог Франческо Сфорца начал постройку замка, резиденции своей семьи. Над проектом замка Сфорца в Милане, в свое время, работал сам Леонардо да Винчи. Но, к сожалению, из работ выдающегося мастера в замке, до наших дней сохранились лишь "слоновий портик" и зал для игры в мяч.

Сейчас в Замке Сфорца размешены экспозиции нескольких миланских музеев. Здесь можно осмотреть выставки музея Древнего Египта, доисторического музея, музеев посуды и музыкальных инструментов. В замке находится последняя незаконченная работа великого итальянского мастера Микеланджело, произведения Мантеньи, Веллини, Липпи, Понтормо и Корреджио.

Вот так и закончилась история жизни герцога Людовико Сфорца и его жены Беатриче д’Эсте.Она неразрывно связана с жизнью и творчеством Леонардо да Винчи.Леонардо провел в Милане лучшие годы своей жизни. Здесь у него было столь необходимое ему свободное время. Здесь, используя свое причудливое зеркальное письмо справа налево, он написал свои лучшие книги, включая замечательный трактат о живописи. Здесь же он закончил свои величайшие художественные работы, оказавшиеся, видимо, во власти той же неясной фатальности, которой отмечены столь многие события в жизни этого человека.

ТЕКСТ С ИЛЛЮСТРАЦИЯМИ http://maxpark.com/community/6782/content/2453004

Герцог Милана достиг теперь апогея своей власти, хотя даже он должен был понимать, на каком ненадежном фундаменте она основывалась. Он оказал поддержку жителям Пизы, которым Карл VIII даровал свободу, в их борьбе за независимость от Флоренции. Он предполагал обратиться за помощью к императору Максимилиану, рассчитывая также, что тот станет помехой для французов в Асти. Посредником между ними был Маркезино Станга. Летом 1496 года Людовико вместе с Беатриче, которая стала почти неразлучна с ним, отправился в Мальц в Вальтеллине. С ними находился и посол Венеции. Максимилиан, исходя, вероятно, из собственных соображений, стремился придать этой встрече самый неформальный характер, насколько это было возможно. Он появился перед ними в охотничьем костюме и пустил в ход все свое обаяние, выражая самое сердечное расположение к своим миланским гостям в течение тех нескольких дней, которые они провели вместе.

Таков же был и его ответный визит. Максимилиан посетил Италию скорее как близкий друг Людовико, чем как император. Он не поехал в Милан, но провел три счастливых недели в Виджевано, где всецело предавался охотам и неформальному общению и любовался всем, что устроил в этом замке его хозяин. Именно тогда Максимилиан просил Людовико назвать своего старшего сына в его честь. Для Пизы Максимилиан оказался совершенно бесполезен, поскольку он прибыл в Италию без войск и без денег. Венеция давала понять, что не собирается ради Людовико выгребать каштаны из огня, и вскоре герцог уже активно выступал на стороне Флоренции против Пизы.

Санудо полагает, что столь дружеское отношение Максималиана к Людовико было обусловлено, во-первых, тем, что миланское герцогство являлось самым сильным государством в Италии; и, во-вторых, тем, что император надеялся раздобыть здесь денег. Нет никаких сомнений в том, что визит императора способствовал значительному укреплению авторитета Людовико. Должно быть, именно в этот период Людовико, по свидетельству Малипьеро, хвастался, что Папа Римский был его капелланом, император - его кондотьером, Венеция - его казначеем, а король Франции - его курьером, который отправляется туда, куда пожелает герцог Милана. Гвиччардини уверяет нас, что успех настолько вскружил герцогу голову, что тот называл себя сыном Фортуны. Полагая, что будущее окажется таким же, как и прошлое, и что своим умом он превзошел всех остальных, «он убедил себя в том, что всегда сможет управлять политикой Италии по своему усмотрению и кого угодно сможет обвести вокруг пальца благодаря своим непрестанным упражнениям в этом искусстве. Он был весьма далек от того, чтобы держать при себе эту глупую идею, и желал, чтобы каждый в нее поверил и повторял ее вслед за ним. В результате весь Милан славил в латинских и итальянских стихах и льстивых речах удивительную мудрость Людовико Сфорца, на которой держатся мир и война в Италии». Даже его друг, Изабелла д"Эсте, почувствовала произошедшие с ним перемены. Уже в 1494 году она просила в письме своего мужа проследить, чтобы форели, которых тот время от времени отправляет в качестве подарка в Милан, были не так мягки, как если бы им случилось быть вассалами Моро.

В 1496 году в Виджевано во дворце, который Моро подарил Галеаццо Сансеверино, умерла его супруга Бьянка. Годом раньше Людовико дал согласие на этот брак, несмотря на ее четырнадцатилетний возраст и слабое здоровье; неудивительно, что, заболев сразу же после свадьбы, она так и не выздоровела. Беатриче, которая очень любила Бьянку и сделала ее своей близкой подругой, попросила архиепископа Милана, старого друга Людовико, сообщить ему эту новость. Герцог был страстно привязан к своим детям, и Беатриче понимала, что ее смерть станет тяжелым ударом для него. Галеаццо Сансеверино заперся в своих комнатах в Кастелло, где занемог от недостатка физической активности, поклявшись, что, когда его тесть призовет его, он приползет к нему «con la lingua per terra», то есть буквально: влача язык по земле (форма покаяния, до сих пор практикуемая в отдаленных частях Италии).

Беатриче, которой вскоре предстояло снова стать матерью, чувствовала себя далеко не лучшим образом. Нельзя сказать, чтобы она была особенно счастлива. Хотя ее муж проводил с ней все больше и больше времени, - хронисты сообщают нам, что он почти не отходил от нее, - у нее появилась соперница из числа ее собственных фрейлин, прекрасная Лукреция Кривели, супруга Джованни ди Монастероло. В 1495 году один из Станга сообщал в письме к жадной до сплетен Изабелле о том, что Людовико воспылал к Кривели еще большей страстью (piu cotto), чем когда-либо, но ведет себя чрезвычайно осмотрительно. Скандал вскоре стал публичным достоянием, что никак не способствовало увеличению популярности Людовико. В мая 1497 года Кривели родила ему ребенка; были у нее и другие дети от него. Леонардо написал ее портрет, но его не удается точно идентифицировать, хотя чаще всего утверждают, что это «La Bella Ferroniere» в Лувре.

Когда семья герцога вернулась на зиму в Милан, Беатриче постоянно посещала Санта Мария делле Грацие, чтобы помолиться на могиле Бьянки Сансеверино. В последний раз она появилась там второго января 1497 года, и слуги едва смогли увести ее оттуда, так велика была ее скорбь. Возможно, она предчувствовала свою судьбу. В тот вечер в замке было большое веселье и танцы в ее комнатах. Потом она почувствовала недомогание и умерла в половину первого ночи, произведя на свет мертворожденного мальчика.

Антонио Костабили, феррарский посол в Милане, позволяет нам видеть, насколько велики и неподдельны были страдания Людовико. Костабили почти так же, как Тротти, был близок герцогу; именно ему Моро подарил дворец, построенный для самого себя в качестве возможного убежища в Ферраре. Его письмо датировано третьим января 1497 года. За Костабили послали двух членов совета, которые сопроводили его в Башню, где собрались все послы, члены городского совета и представители знати. «Его Милость сразу же пригласил меня в небольшую комнату, где он лежал в постели, охваченный самой глубокой печалью, которую доводилось когда-либо испытать человеку. Я должным образом засвидетельствовал ему свое почтение. Поскольку некоторые из его советников просили меня попытаться утешить Его Милость и призвать его к смирению, я решил сказать ему несколько пришедших мне на ум слов и стал умолять его вынести этот удар с мужеством и стойкостью, которые позволят ему обрести утешение и бодрость духа и то же самое сделать и Вашей Светлости, и что это успокоит подданных и подаст им надежду. Его Милость поблагодарил меня за поддержку. Но, продолжал он, может быть, кто-нибудь и смог бы вынести столь жестокий удар, но ему кажется, что это не в его силах.

По его словам, он призвал меня, чтобы я передал вам, что если Его Милость обходился с вашей дочерью не так, как она этого заслуживала; и также, если он нанес ей какую-либо обиду (что он и сам признает), он просит прощения у Вашей Светлости и у нее самой, будучи до глубины души потрясен ее смертью. Он добавил также, что во всех своих молитвах он всегда просил Бога, чтобы Беатриче пережила его, ибо только в ней находил он утешение. Но поскольку не было на то Божьего произволения, он молит Его и никогда не перестанет молить о том, что, если возможно живому видеть умершего, Он позволил ему хоть раз увидеть ее и поговорить с ней, с той, которую он любил больше, чем самого себя… Затем он простился со мной, велев мне сопровождать тело, и слова его были так печальны, что могли бы расплавить камни».

Костабили также описывает похороны. Весь город был охвачен горем. Послы вынесли гроб к воротам замка, где его приняли члены городского совета. На углу каждой улицы по пути в Санта Мария делле Грацие стояли магистраты, которым была отведена роль почетного эскорта. «Все родственники покойной были в длинных плащах до самой земли и с траурными уборами на головах… Ее перенесли в Санта Мария делле Грацие, в сопровождении сонма монахов и монахинь с золотыми, серебряными и деревянными крестами, здесь же были дворяне, граждане и простой народ; все они издавали самые жалостливые стенания из тех, что когда-либо доводилось слышать, печалясь о великой утрате, постигшей их город. Зажжено было громадное число свечей из белого воска. Послы, ожидавшие у дверей Санта Мария делле Грацие, приняли тело из рук магистратов и перенесли его к главному алтарю, где сам преподобный кардинал-легат, сидя между двумя епископами, прочел заупокойный чин».

Костабили продолжает свое описание всеобщей скорби в Милане. Он замечает, что никто не был более искренен в проявлении своих чувств, чем Галеаццо Сансеверино, и это со всей очевидностью доказывало его преклонение перед герцогиней. Он делал все, что было в его силах, чтобы сохранить память о добродетельности и благородстве этой дамы.

Траур соответствовал трагизму события. Герцог приказал в замке задрапировать черной тканью все комнаты, включая Залетта Негра, в которой работал Леонардо да Винчи. По традиции Моро надевал длинный траурный плащ из грубой ткани. С этого времени он предпочитал пользоваться печатью с изображением головы Беатриче. Людовико всегда отдавал должное религии, но он теперь стал еще более набожен. По свидетельству Санудо, он читал молитвослов, постился и некоторое время вел целомудренную жизнь. Поначалу он каждый день посещал Санта Мария делле Грацие и постепенно сблизился с приором и монахами. Позднее он обычно ходил туда по четвергам и субботам и обедал с приором.

Именно в Санта Мария делле Грацие мы и теперь, посреди суеты и шума современного Милана, можем ощутить близость присутствия Людовико и Беатриче. На самом деле памятник работы Кристофоро Соляри, по прозвищу Гоббо (Горбун), свидетельствующий о столь поразительном сходстве Беатриче и Ферранте из Неаполя, был перевезен отсюда в Чертозу в Павии. Но утром, в лучезарных лучах восходящего солнца, или же в сырой вечер, когда улицы заполнены рабочими, спешащими домой или ожидающими трамвая, стоит войти в слабо освещенную церковь, чтобы ощутить успокаивающее влияние великого творения Браманте, а наверху, на стене трапезной, увидеть жалкие остатки шедевра Леонардо. Ле Грацие была церковью Людовико, и он жертвовал ей весьма ценные и разнообразные предметы, включая драгоценную утварь. Для такой благотворительности у него было несколько причин. Он с подлинным уважением относился к доминиканцам, которым принадлежала эта церковь, а приор был его личным другом. Кроме того, Гаспарре да Вимеркато, который более чем кто-либо помогал его отцу стать герцогом Милана, питал особые чувства к этой церкви и не жалел на нее денег. На своем смертном одре он взял с Людовико слово, что тот позаботится о ней. Моро выполнил свое обещание: в действительности ему пришлось перестроить почти всю церковь. Первый камень хоров был заложен в 1492 году, и в период до 1497 года, как утверждает Малагуцци-Валери, церковь приобрела свой теперешний вид. Были выстроены хоры и величественный купол, перепланированы кельи, установлены шкафы в ризнице; Леонардо было поручено написать «Тайную вечерю» и начать роспись на другой стене трапезной, на которой до сих пор еще видны остатки его портретов герцога и герцогини.

Санта Мария делле Грацие или, вернее, ее купол является лучшей из работ Браманте в Милане, которая позволила ему считаться достойным последователем Брунеллески, хотя своей наивысшей славы ему суждено было добиться в Риме. Людовико прославился как покровитель искусств прежде всего благодаря Леонардо и Браманте из Урбино. По-видимому, Браманте появился в Милане между 1480 и 1482 годами. Его яркие, жизнерадостные фрески из Бреро прежде находились в Палаццо Панигарола. До сих пор различимы черты Тысячеглазого Аргуса, которого он изобразил на двери сокровищницы Людовико в замке Милана. Ему платили восемь дукатов, хорошее жалованье по тем временам, хотя его выплата часто задерживалась. Но с ним обходились лучше, чем с другими мастерами его уровня, ибо он относился к тому типу художников, которых предпочитают разборчивые заказчики: он был понятлив, точен, практичен и пунктуален. Именно такой человек был нужен Людовико, который в любом случае был более заинтересован в строительстве и в инженерных работах, и поэтому высоко ценил гениального архитектора, умевшего делать то, что от него требовалось, и заканчивавшего работу в разумные сроки. Герцог всегда поддерживал его, как, например, в его споре с канониками из Сан Амброджио, настаивая на праве Браманте расписывать их монастырь и кельи так, как он сам сочтет необходимым. Еще одна его работа находится в церкви Санта Мария ди Сан Сатиро, где ему принадлежит роспись баптистерия.

Постепенно продвигались работы в Чертозе в. Павии. Она была особой гордостью Людовико; он любил показывать ее своим гостям. Основным его вкладом в строительство этой церкви были кресла в хорах и фасад. Строительством фасада руководил главным образом Джованни Антонио Амадео. В 1497 году церковь была торжественно освящена папским легатом. Амадео был также главным архитектором при строительстве купола и шпиля миланского собора, которое завершилось приблизительно в тот же период. Средства для работы в соборе и Чертозе выделялись из независимых фондов, учрежденных Джан Галеаццо Висконти. Франческо Сфорца был так заинтересован в достройке собора, что выделил на него десять процентов от той суммы, которая предназначалась для строительства его собственной крепости Кастелло. Ежегодная церемония выделения средств на собор проходила с величайшей торжественностью. Каждый из городских районов доставлял свою квоту в процессии триумфальных колесниц с мифологическими или библейскими персонажами или сценами Троянской войны.

Малагуцци-Валери так характеризует состояние ломбардского искусства того времени: «Художники, толпившиеся в столице, неотрывно наблюдая за двойным созвездием чужеземцев [т. е. за Леонардо и Браманте], которые заслужили внимание восторженных учеников благодаря своему обаянию, изяществу и некоторым своим личным качествам; festosita decorativa, принадлежавшая исключительно ломбардцам, которые украшали цветами Браманте терракотовые дворцы и церкви, приобретающие на солнце столь прелестный красноватый оттенок; и бесхитростное веселье putti, и безмятежные Мадонны работы Бельтраффо и Солари, и яркие, совершенные работы школы портретистов, небезосновательно равнявшихся на Леонардо, хотя и оставшихся далеко позади него, все это до сих пор вызывает интерес не только у художественных критиков, но и у более широкого круга зрителей».

Портрет Беатриче д’Эсте работы Леонардо да Винчи (возможно его учеников).

Беатриче д’Эсте — одна из самых красивых и просвещенных принцесс итальянского Ренессанса. Дочь Эрколе I д"Эсте и младшая сестра Изабеллы д’Эсте и Альфонсо I д’Эсте.

Беатриче была хорошо образована, ее окружение составляли знаменитые деятели искусства эпохи Возрождения, такие как живописец Леонардо да Винчи и скульптор Донато Браманте. Беатриче д’Эсте была помолвлена в возрасте пятнадцати лет с Лодовико Сфорца, герцогом Миланским, и затем выдана за него замуж в январе 1491 года. Великий художник Леонардо да Винчи был назначен организатором пышной свадебной церемонии.

Немного о Беатриче.

Беатриче получила хорошее образование, в соответствии с педагогическими идеями той эпохи. Сестры д"Эсте занимались латынью и немного греческим и с ранних лет умели танцевать и петь. Более того, они унаследовали или с детства приобрели вкус к лучшим образцам ренессансной поэзии и искусства, поэтому любой замеченный ими талант мог рассчитывать на их признание и поддержку. Их мать, герцогиня Элеонора, разделяла их увлечения, а возможно, и способствовала их развитию.

Леонардо да Винчи, «Изабелла д’Эсте», эскиз к неосуществлённому портрету, 1499, Лувр.

Беатриче исполнилось только пятнадцать лет, она еще не вполне развита, и в ее внешности есть нечто почти детское. Ее округлые щеки и полные губы достались ей от арагонской династии, вернее, от матери. Весьма характерной ее чертой был маленький, заостренный нос. Своим очарованием Беатриче была обязана не своей внешности, а живости своей натуры, своему духу и энергии, той жизненной силе, которая сквозит во всем, что мы знаем о ней, как, например, на портрете работы Леонардо, в подлинности которого нет сомнений.

Как пишут об их отношениях.

Беатриче окружена вниманием и совершенно счастлива. Ее супруг заботится о ней, устраивает празднества в ее честь и угождает ей всеми возможными способами. Ей известно, что он испытывает к ней «сердечную любовь и благожелательность; дай Бог, чтобы это продолжалось долго». Согласно Галеаццо да Сансеверино, «между ними возникла такая любовь, что мне кажется, едва ли два человека могут любить друг друга сильнее».

Bartolomeo Veneto (1470–1531). Портрет Беатриче д’Эсте.

Несмотря на свою молодость, Беатриче стала для Людовико другом, у которого тот мог спросить совета и на которого мог положиться. Мужчина с его характером инстинктивно ищет в женщине симпатии и поддержки. В письме от 12 марта 1494 года Моро пишет, что так скучает по ее обществу, «что мы признаемся в том, и кажется нам, словно мы теряем часть самих себя, когда она прощается с нами до завтра».

Миральто говорит о ней как об очень юной, прекрасной, смуглолицей девушке, «изобретательнице новых костюмов, танцующей и развлекающейся днем и ночью», и, подобно всем в ее семье, она в не меньшей степени интересовалась литературой и искусством. Ее безграничная, бурлящая жизнерадостность совершенно покорила ее умеренного, уже зрелого супруга, который едва мог устоять под напором ее темперамента. Из них двоих она была определенно сильнее, во времена опасности брала на себя лидерство и оказывала, вероятно, немалое влияние на государственные дела.

Но её блестящая судьба была прервана смертью во время родов, 3 января1497 года в возрасте 22 лет. Ребёнок был мертворождённым сыном. Могила Беатриче находится в Чертозе

УСЫПАЛЬНИЦА БЕАТРИЧЕ И ЛЮДОВИКО.

Хочу обратить ваше внимание на это прекрасное надгробие работы Кристофоро Соляри.

Это надгробие Людовико иль Моро Сфорца и Беатриче д"Эсте.Находится в картезианском монастыре Чертоза ди Павия,возле Милана.

Монастырь Чертоза ди Павия.15век.

Фасад собора.

Вплоть до конца XV века в Италии продолжал существовать тип традиционного средневекового надгробия в виде смертного ложа, примером которого может служить надгробие миланского герцога Лодовико Моро и его жены Беатриче д"Эсте (ок 1499 г.), работы скульптора Кристофоро Солари (1489–1520).

Средневековое представление о вечном упокоении, молитвенной обращенности к Богу в ожидании страшного суда сочетается в этом надгробии с чисто ренессансным торжественно-официальным изображением усопших в пышных парадных костюмах. Портретная достоверность их лиц, увековеченных для потомков, заставляет вспомнить, что сам жанр портрета первоначально возник еще в Древнем Риме в связи с созданием надгробной скульптуры.

СУДЬБА ГЕРЦОГА Людовико СФОРЦА

Осенью 1499 года Милан был захвачен войсками французского короля Людовика XII. Лодовико Моро попытался восстановить свою власть, вначале сумел выбить французов из Милана, но весной 1500 года был разбит под Новарой. Потерпев неудачу, швейцарские наёмники в обмен на свободный возврат домой выдали Лодовико французам. Свергнутый герцог был увезен во Францию, где и умер в заключении в замке Лош. Похоронен рядом с предками в Чертозе.Ему было 55 лет.

Сохранилась очень интересная картина.Алтарь Сфорца» Мадонна с младенцем, четыре отца Церкви (Св. Иероним,св. Августин, святой Амвросий и, папа Лев Великий) А у их ног семья Людовико иль Моро его жена Беатриче д"Эсте,сыновья Максимилиана Сфорца и Франческо Сфорца II, еще в пеленках).1494год

СЫНОВЬЯ БЕАТРИЧЕ И ЛЮДОВИКО.

Массимилиано Сфорца Франческо Мария Сфорца

Замок Сфорца в Милане.

В 1450 году герцог Франческо Сфорца начал постройку замка, резиденции своей семьи. Над проектом замка Сфорца в Милане, в свое время, работал сам Леонардо да Винчи. Но, к сожалению, из работ выдающегося мастера в замке, до наших дней сохранились лишь "слоновий портик" и зал для игры в мяч.

Сейчас в Замке Сфорца размешены экспозиции нескольких миланских музеев. Здесь можно осмотреть выставки музея Древнего Египта, доисторического музея, музеев посуды и музыкальных инструментов. В замке находится последняя незаконченная работа великого итальянского мастера Микеланджело, произведения Мантеньи, Веллини, Липпи, Понтормо и Корреджио.

Вот так и закончилась история жизни герцога Людовико Сфорца и его жены Беатриче д’Эсте .Она неразрывно связана с жизнью и творчеством Леонардо да Винчи.

Леонардо провел в Милане лучшие годы своей жизни. Здесь у него было столь необходимое ему свободное время. Здесь, используя свое причудливое зеркальное письмо справа налево, он написал свои лучшие книги, включая замечательный трактат о живописи. Здесь же он закончил свои величайшие художественные работы, оказавшиеся, видимо, во власти той же неясной фатальности, которой отмечены столь многие события в жизни этого человека.

Источники.

http://www.libma.ru/istorija/istorija_dinastii_sforca/p15.php

Беатриче была хорошо образована и окружала себя знаменитыми деятелями искусства, такими как Леонардо да Винчи и Донато Браманте . Она была помолвлена в возрасте пятнадцати лет с Лодовико Сфорца , герцогом Бари - регентом , а потом герцогом Миланским - и выдана за него замуж в январе 1491 года . Это было двойное бракосочетание Сфорца - д’Эсте. Лодовико женился на Беатриче, а брат Беатриче, Альфонсо, женился на Анне Сфорца , сестре Джана Галеаццо Сфорца . Леонардо да Винчи организовывал свадебную церемонию.

Историк династии Сфорца пишет о ней : «Беатриче дЭсте теперь стала государыней самого блестящего двора в Италии. Он и раньше славился своим великолепием и своими охотами, но она придала ему пикантность и жизнерадостность. Миральто говорит о ней как об очень юной, прекрасной, смуглолицей девушке, „изобретательнице новых костюмов, танцующей и развлекающейся днем и ночью“, и, подобно всем в её семье, она в не меньшей степени интересовалась литературой и искусством. Её безграничная, бурлящая жизнерадостность совершенно покорила её умеренного, уже зрелого супруга, который едва мог устоять под напором её темперамента. Из них двоих она была определенно сильнее, во времена опасности брала на себя лидерство и оказывала, вероятно, немалое влияние на государственные дела. „Если герцог Бари, наделенный, помимо недостатков и пороков, всеми достоинствами итальянского государя эпохи Ренессанса, сумел сыграть гораздо более значимую роль, чем позволяло его положение, то во многом благодаря его супруге, тщеславной совершенно по-женски и, если вам будет угодно, даже жестокой, особенно по отношению к герцогине Изабелле, но с характером решительным и упорным и острым умом, увлекаемым всеми соблазнами роскоши и очарованным искусством“».

Но её блестящая судьба была прервана смертью во время родов, 3 января 1497 года в возрасте 22 лет. Ребёнок был мертворождённым сыном. Могила Беатриче находится в Чертозе .

Напишите отзыв о статье "Беатриче д’Эсте"

Литература

• Коллинсон-Морлей, Леси. История династии Сфорца = Lacy Collinson-Morley. The story of the Sforzas. London, George Routledge & sons, 1933. / Пер. с англ. Чулкова О.А.. - СПб: Евразия, 2005. - 352 с. - 2000 экз. - ISBN 5-8071-067-7.

Примечания

Ссылки

Ошибка Lua в Модуль:External_links на строке 245: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Отрывок, характеризующий Беатриче д’Эсте

Это был абсурд!!! Это было самое лживое послание, которое им когда-либо приходилось слышать! Но Магдалины с ними уже не было... И никто не мог её более ни о чём спросить.
– Но разве они не могли после смерти с нею общаться, Север? – удивилась я. – Ведь насколько я знаю, многие Маги могут общаться с умершими?
– Не многие, Изидора... Многие могут видеть сущности после смерти, но не многие могут их точно слышать. Только один из друзей Магдалины мог с ней свободно общаться. Но именно он погиб всего через несколько дней после её смерти. Она приходила к ним сущностью, надеясь, что они увидят её и поймут... Она приносила им меч, стараясь показать, что должны бороться.
Какое-то время мнения Совершенных перевешивали то в одну, то в другую сторону. Их было теперь намного больше, и хотя остальные (ново пришедшие) никогда не слышали о Ключе Богов, «письмо Магдалины», по справедливости, было оглашено и им, пропуская не предназначавшиеся их уху строки.
Некоторые новые Совершенные, хотевшие жить поспокойнее, предпочитали верить «письму» Марии. Те же, которые сердцем и душой были преданы ей и Радомиру, не могли поверить в такую дикую ложь... Но и они так же боялись, что, ошибись в своём решении, и Ключ Богов, о котором они знали очень мало, мог просто исчезнуть. Тяжесть доверенного им Долга давила на их умы и сердца, рождая в них на какое-то время шаткую неуверенность и сомнения… Рыцари Храма, скрепя сердца, искренне пытались как-то принять это странное «послание». Тем более, что оно якобы являлось последним посланием, последней просьбой их Золотой Марии. И какой бы странной эта просьба ни казалась, они обязаны были ей подчиняться. Хотя бы самые ей близкие Храмовники... Как подчинились они когда-то последней просьбе Радомира. Ключ Богов теперь оставался с ними. И они отвечали за его сохранность своими жизнями... Но именно им, первым Рыцарям Храма, и было всего трудней – они слишком хорошо знали и помнили – Радомир был Воином, так же, как была воином и Мария. И ничто на свете не могло заставить их отвернуться от их изначальной Веры. Ничто не могло заставить забыть заповеди настоящих Катар.