Телесные наказания детей – тысячелетняя история воспитания. «Розга ум вострит»? Телесные наказания детей

Владимир Путин во время традиционной большой пресс-конференции заявил, что выступает против "перекосов" в ювенальной юстиции, отмечая, что "вмешательство в семью недопустимо". Однако, по мнению президента, "детей лучше не шлёпать и не ссылаться на какие-то традиции". Лайф рассказывает о суровых мерах воспитания детей в России XVII–XIX веков.

Традиция суровых наказаний детей существовала на Руси на протяжении не одного тысячелетия. Как указывает Борис Миронов в книге "Социальная история России периода империи: XVIII - начало XIX века", крестьяне считали, что родительская любовь состоит в строгом отношении к детям, поэтому наказание в любом случае идёт на пользу ребёнку. И, конечно, они не упускали случая наказать своих чад.

Я тебя породил, я тебя и убью!

Строгое отношение к детям было свойственно не только крестьянам, но и представителям высших сословий. Уклад патриархальной крестьянской семьи строился на строгом подчинении младших старшим. Да и женщины были обязаны подчиняться мужчинам. Но чаще всего родители демонстрировали свою власть именно над детьми, которые должны были быть абсолютно послушны под страхом наказания.

Как правило, до семи лет дети больше общались с матерью, но потом мальчики постепенно переходили на воспитание к отцу. Детям прививали не только жизненно необходимые навыки, но и покорность родителям. Они имели огромную власть над детьми. В XVIII - первой половине XIX века, как и в более раннее время, отец легко мог продать детей или отдать в кабалу, желая погасить свои долги.

Народная педагогика признавала принуждение и насилие нормальными и важными формами воздействия на непослушных. Дети наказывались физически, особенно часто маленькие; но розга не обходила и взрослых детей. Крестьяне считали, что родительская любовь состоит в строгом отношении к детям, что наказание всегда идёт на пользу ребёнку, и поэтому не упускали случая наказать его, искренне полагая при этом, что они обходятся с детьми ласково и балуют их

Борис Миронов, "Социальная история России периода империи: XVIII - начало XIX века"

Поводы для наказания могли быть самыми разными. Например, как сказано в Уложении 1649 года, если дети в любом возрасте говорили родителям грубые слова, поднимали на них руку, они подвергались наказанию кнутом. Детям запрещалось жаловаться на родителей, а также судиться с ними.

При этом родителей могли наказать только в том случае, если они ненароком убивали своих детей в процессе воспитания. За убийство ребёнка они приговаривались к году тюрьмы и церковному покаянию. Но за любое другое убийство без смягчающих обстоятельств полагалась в то время смертная казнь. По мнению историка Ричарда Хейли, столь мягкое наказание родителям за их действия способствовало развитию детоубийства.

В конце XVIII века закон позволял родителям заключать непослушных и ведущих неправильный образ жизни детей в специальные смирительные дома. В "Уложении о наказаниях уголовных" 1845 года было прописано, что отправить в это исправительное учреждение детей можно на срок от трёх до шести месяцев. Впрочем, родители на своё усмотрение могли сократить этот срок.

О воспитании детей было сказано также в документе "Устав благочиния или полицейский" 1782 года, подписанный Екатериной II. Позже эти постановления вошли в Свод законов 1832 и 1857 годов.

Родители суть властелины над своими детьми, природная любовь к детям предписывает им долг дать детям пропитание, одежду и воспитание доброе и честное по состоянию; дети имеют оказывать родителям чистосердечное почтение, послушание, покорность и любовь и служить им самим делом, словами и речами отзываться об них величайшим почтением, сносить родительские поправления и увещания терпеливо, без ропота, и да продолжится почтение и по кончине родителей

"Устав благочиния или полицейский"

Розги - ветви с древа знанья

Телесные наказания применялись к детям чаще всего в школах. Как пишет Борис Миронов, начиная с XVII века и до 1860-х годов телесные наказания считались главным воспитательным средством. В качестве примера он приводит воспоминания декабриста Владимира Штейнгейля.

Способ исправления состоял в истинном тиранстве. Капитаны, казалось, хвастались друг перед другом, кто из них бесчеловечнее и безжалостнее сечёт кадет. Каждую субботу подавались ленивые сотнями, и в дежурной комнате целый день вопль не прекращался. Один приём наказания приводил сердца несчастных детей в трепет. Подавалась скамейка, на которую двое дюжих барабанщиков растягивали виновного и держали за руки и за ноги, а двое со сторон изо всей силы били розгами, так что кровь текла ручьями и тело раздиралось в куски. Нередко отсчитывали до 600 ударов и более, до того, что несчастного мученика относили прямо в лазарет

Владимир Штейнгейль

Согласно сохранившейся статистике, в 1858 году в 11 гимназиях Киевского учебного округа из 4109 учеников телесному наказанию подвергся 551 из них, что составляет 13% от общего числа. В отдельных гимназиях процент наказанных розгами учащихся достигал 48%.

Известный поэт-сатирик XIX века Василий Курочкин даже написал стихотворение, воспевающее воспитательную функцию порки розгами.

Также применялись и другие наказания, в том числе удары верёвкой и стояние на коленях на горохе.

Просвещённое воспитание

В XVIII веке закон не устанавливал пределов наказания детей, по-прежнему исключая лишь возможность их убийства. Наказание трактовали как воспитательную меру. Правда, с 1845 года родители, перестаравшиеся с поркой и нанёсшие увечье или рану ребёнку, подлежали наказанию.

Физическими наказаниями не гнушались как крестьянские, так и мещанские, купеческие и дворянские семьи. Оправдывалось это тем, что детская натура по существу зла, из-за чего необходима усиленная борьба с заложенными в душе ребёнка зачатками пороков. А дети, воспитанные в строгости, будут более склонны к добру.

При этом Екатерина II в своём труде "Наставление к воспитанию внуков" призывала отказаться от насилия.

Никакое наказание обыкновенно детям полезно быть не может, буде не соединено со стыдом, что учинили дурно; кольми паче таким детям, в душах коих стыд к дурному вселён от младенчества, и для того предписывается: твердить воспитанникам и давать им чувствовать при всяком удобном случае, что те, кои прилежанием и радением исполняют от них требуемое, у всех людей выигрывают любовь и хвалу; а за неприлежание и нерадение воспоследует презрение, нелюбовь, и никто их не похвалит

Екатерина II, "Наставление к воспитанию внуков"

Екатерина II опередила время, потому что лишь во второй четверти XIX века взгляды на воспитание детей стали серьёзно меняться. Ребёнок перестал восприниматься как существо, наполненное злыми чувствами и помыслами, поэтому воспитание больше не сводилось к выколачиванию из чада пороков.

Семьи относились к отмене физических наказаний по-разному. Некоторые родители всё равно применяли наказания к детям, особенно к мальчикам, считая, что если не бить их "с умом", то вырастет "размазня".

Постепенно телесные наказания стали запрещать в школах. В 1864 году приняли "Устав гимназий и протогимназий", в котором телесные наказания были отменены.

В этой статье я хочу рассмотреть, как физическое насилие освещалось в книгах, которые были написаны для детей или стали частью детской культуры. И начну я, пожалуй, с классических произведений.

Вряд ли кто-то поспорит с тем, что физическое насилие над ребенком - это плохо. Но почему-то многие люди не хотят включать в понятие «насилие» телесные наказания. Хотя я не вижу между этими двумя вещами никакой разницы.

В литературе - и детской, и взрослой, - много примеров телесных наказаний. Это была неотделимая часть жизни детей - они подвергались наказаниям дома, в школе, на барском дворе, да и просто на улице. Мне пришлось ограничиться в этой статье только русской литературой, и она все равно получилась очень большой. На мой взгляд, примеров из русской классики вполне достаточно для создания полной картины. К тому же большая часть приведенных здесь книг - автобиографические. Что освобождает нас от ненужной дискуссии о том, что переживания героев - это художественный вымысел и в жизни так не бывает.

Хочу предупредить читателей, что приведенные в статье цитаты могут вызвать триггеры. Триггер - от английского слова «trigger» - спусковой крючок (в данном случае имеется в виду «trauma trigger » - травматичный триггер) - это внешний раздражитель, который форсирует воспоминания о пережитом травматичном опыте.

Также хочу сразу сказать, что подробнейший список произведений, в которых упоминаются телесные наказания, я нашла на БДСМ-форуме. Участники с теплотой вспоминали моменты из книг и фильмов, которые тогда, в детстве, пробудили их сексуальность. В этом нет ничего удивительного - сексуальность некоторых людей связана с насилием в той или иной форме. В викторианской Англии, где телесные наказания были общепринятым и одобряемым способом воспитания детей, порка была одной из популярных эротических фантазий взрослых. Об этом можно подробней почитать в блоге b_a_n_s_h_e_e . Детские психологи часто пишут о том, что у обоих участников процесс порки может вызвать вот такой вот отклик психики, который очевидно не должен возникать между родственниками. И тем более между ребенком и взрослым.

Как писатели изображают наказания

Во истину ужаснейшие холодящие кровь сцены «наказаний» подарил нам Горький в автобиографической повести «Детство»:

«В субботу, перед всенощной, кто-то привел меня в кухню; там было темно и тихо. Помню плотно прикрытые двери в сени и в комнаты, а за окнами серую муть осеннего вечера, шорох дождя. Перед черным челом печи на широкой скамье сидел сердитый, не похожий на себя Цыганок; дедушка, стоя в углу у лохани, выбирал из ведра с водою длинные прутья, мерял их, складывая один с другим, и со свистом размахивал ими по воздуху. Бабушка, стоя где-то в темноте, громко нюхала табак и ворчала: - Ра-ад... мучитель... Саша Яковов, сидя на стуле среди кухни, тер кулаками глаза и не своим голосом, точно старенький нищий, тянул: - Простите христа-ради... Как деревянные, стояли за стулом дети дяди Михаила, брат и сестра, плечом к плечу. - Высеку - прощу, - сказал дедушка, пропуская длинный влажный прут сквозь кулак.-Ну-ка, снимай штаны-то!.. Говорил он спокойно, и ни звук его голоса, ни возня мальчика на скрипучем стуле, ни шарканье ног бабушки, - ничто не нарушало памятной тишины в сумраке кухни, под низким закопченным потолком. Саша встал, расстегнул штаны, спустил их до колен и, поддерживая руками, согнувшись, спотыкаясь, пошёл к скамье. Смотреть, как он идет, было нехорошо, у меня тоже дрожали ноги. Но стало ещё хуже, когда он покорно лёг на скамью вниз лицом, а Ванька, привязав его к скамье под мышки и за шею широким полотенцем, наклонился над ним и схватил чёрными руками ноги его у щиколоток. - Лексей, - позвал дед, - иди ближе!.. Ну, кому говорю? Вот, гляди, как секут... Раз!.. Невысоко взмахнув рукой, он хлопнул прутом по голому телу. Саша взвизгнул. - Врешь, - сказал дед, - это не больно! А вот эдак больней! И ударил так, что на теле сразу загорелась, вспухла красная полоса, а брат протяжно завыл. - Не сладко? - спрашивал дед, равномерно поднимая и опуская руку.-Не любишь? Это за наперсток! Когда он взмахивал рукой, в груди у меня все поднималось вместе с нею; падала рука - и я весь точно падал. Саша визжал страшно тонко, противно: - Не буду-у... Ведь я же сказал про скатерть... Ведь я сказал... Спокойно, точно псалтирь читая, дед говорил: - Донос - не оправданье! Доносчику первый кнут. Вот тебе за скатерть! Бабушка кинулась ко мне и схватила меня на руки, закричав: - Лексея не дам! Не дам, изверг! Она стала бить ногою в дверь, призывая: - Варя, Варвара! Дед бросился к ней, сшиб ее с ног, выхватил меня и понес к лавке. Я бился в руках у него, дергая рыжую бороду, укусил ему палец. Он орал, тискал меня и, наконец, бросил на лавку, разбив мне лицо. Помню дикий его крик: - Привязывай! Убью! Помню белое лицо матери и ее огромные глаза. Она бегала вдоль лавки и хрипела: - Папаша, не надо!.. Отдайте... Дед засек меня до потери сознания, и несколько дней я хворал, валяясь вверх спиною на широкой жаркой постели в маленькой комнате с одним окном и красной, неугасимой лампадой в углу перед киотом со множеством икон. Дни нездоровья были для меня большими днями жизни. В течение их я, должно быть, сильно вырос и почувствовал что-то особенное. С тех дней у меня явилось беспокойное внимание к людям, и, точно мне содрали кожу с сердца, оно стало невыносимо чутким ко всякой обиде и боли, своей и чужой».

1938 года

В рассказе Бажова «Каменный цветок» тоже есть эпизод, когда «учитель» так распаляется в процессе наказания, что подвергает жизнь ребенка опасности.

«Расправа тогда известно какая была. За всякую вину спину кажи. На грех еще одна-то корова из приказчичьего двора была. Тут и вовсе спуску не жди. Растянули сперва старика, потом и до Данилушки дошло, а он худенький да тощенький. Господский палач оговорился даже. - Экой-то, - говорит, - с одного разу сомлеет, а то и вовсе душу выпустит. Ударил все ж таки - не пожалел, а Данилушко молчит. Палач его вдругорядь - молчит, втретьи - молчит. Палач тут и расстервенился, давай полысать со всего плеча, а сам кричит: Я тебя, молчуна, доведу... Дашь голос... Дашь! Данилушко дрожит весь, слезы каплют, а молчит. Закусил губенку-то и укрепился. Так и сомлел, а словечка от него не слыхали».

Есть пример физического наказания и в романе «Детство Темы» Гарина-Михайловского. Если в предыдущих примерах поркой занимались купец и крестьянин, то здесь палачом выступает дворянин, генерал. Как и в жизни, ведь, согласно статистике, насилие происходит в семьях из абсолютно всех социальных слоев.

«Двери кабинета плотно затворяются. Мальчик тоскливо, безнадежно оглядывается. Ноги его совершенно отказываются служить, он топчется, чтобы не упасть. Мысли вихрем, с ужасающей быстротой несутся в его голове. Он напрягается изо всех сил, чтобы вспомнить то, что он хотел сказать отцу, когда стоял перед цветком. Надо торопиться. Он глотает слюну, чтобы смочить пересохшее горло, и хочет говорить прочувствованным, убедительным тоном: - Милый папа, я придумал... я знаю, что я виноват... Я придумал: отруби мои руки!.. Увы! то, что казалось так хорошо и убедительно там, когда он стоял пред сломанным цветком, здесь выходит очень неубедительно. Тема чувствует это и прибавляет для усиления впечатления новую, только что пришедшую ему в голову комбинацию: - Или отдай меня разбойникам! - Ладно, - говорит сурово отец, окончив необходимые приготовления и направляясь к сыну. - Расстегни штаны... Это что-то новое?! Ужас охватывает душу мальчика; руки его, дрожа, разыскивают торопливо пуговицы штанишек; он испытывает какое-то болезненное замирание, мучительно роется в себе, что еще сказать, и наконец голосом, полным испуга и мольбы, быстро, несвязно и горячо говорит: - Милый мой, дорогой, голубчик... Папа! Папа! Голубчик... Папа, милый папа, постой! Папа?! Ай, ай, ай! Аяяяй!.. Удары сыплются. Тема извивается, визжит, ловит сухую, жилистую руку, страстно целует ее, молит. Но что-то другое рядом с мольбой растет в его душе. Не целовать, а бить, кусать хочется ему эту противную, гадкую руку. Ненависть, какая-то дикая, жгучая злоба охватывает его. Он бешено рвется, но железные тиски еще крепче сжимают его. - Противный, гадкий, я тебя не люблю! - кричит он с бессильной злобой. - Полюбишь! Тема яростно впивается зубами в руку отца. - Ах ты змееныш?! И ловким поворотом Тема на диване, голова его в подушке. Одна рука придерживает, а другая продолжает хлестать извивающегося, рычащего Тему. Удары глухо сыплются один за другим, отмечая рубец за рубцом на маленьком посинелом теле».

Кадр из фильма «Детство Темы» 1990 года

Мы снова видим ситуацию с мужчиной, который слишком распалился в процессе. И во многом из-за того, что мальчик сопротивлялся. Как и Алеша Пешков, Тема укусил своего мучителя. Реакция защищаться и бить в ответ - совершенно естественная и, более того, считающаяся в обществе более правильной, чем другой ее вариант - замереть и не двигаться. Однако в этом случае дети оказываются наказаны с большей силой именно из-за того, что посмели проявить свою гордость и попытаться защитить собственное тело.

У деда в горьковском «Детстве» эта двойственность вылилась в странную двуликую логику. Насильник перекладывает вину за случившееся на жертву - это типичнейшее поведение абьюзера - и одновременно требует от ребенка быть ему благодарным за «науку».

«Я тебя тогда перетово, брат. Разгорячился очень; укусил ты меня, царапал, ну, и я тоже рассердился! Однако не беда, что ты лишнее перетерпел - взачет пойдет! Ты знай: когда свой, родной бьет - это не обида, а наука! Чужому не давайся, а свой ничего!»

Кадр из фильма «Детство Горького»

Мы знаем, что несмотря на то, что отец больше никогда не притронулся к Теме, их отношения были подорваны. Дистанцию между ними уже никогда не удалось сократить. Да и у Алеши с дедом хороших отношений не вышло.

Все тренинги по управлению гневом учат людей не давать выход своим эмоциям в физических проявлениях. Потому что это не освобождает человека от гнева, а только усиливает его. Многие родители и теперь оправдывают физическое насилие, которое произошло «в момент сильных эмоций», говоря, что это гораздо лучше, чем холодное расчетливое избиение ребенка. Мне сложно представить ситуацию, в которой эмоции могут быть оправданием причинению боли гораздо более слабому и беззащитному существу, которое не может тебе ответить.

Отношение взрослых героев к телесным наказаниям

Во многих произведениях, где встречаются описания наказаний, есть противопоставление взглядов. Авторы вкладывают в уста одних героев гуманистические мысли о том, что физическое насилие - недопустимый метод воспитания. И яростно с ними спорят другие герои - защитники кулаков и розог.

В «Детстве Темы» протагонистом выступает мать. Она врывается в разгар наказания, потому что больше не может выносить криков сына.

«- Довольно, довольно! - кричит она, врываясь в кабинет. - Довольно!!. - Полюбуйся, каков твой звереныш! - сует ей отец прокушенный палец. Но она не видит этого пальца. Она с ужасом смотрит на диван, откуда слезает в это время растрепанный, жалкий, огаженный звереныш и дико, с инстинктом зверя, о котором на минуту забыли, пробирается к выходу. Мучительная боль пронизывает мать. Горьким чувством звучат ее слова, когда она говорит мужу: - И это воспитание?! Это знание натуры мальчика?! Превратить в жалкого идиота ребенка, вырвать его человеческое достоинство - это воспитание?!»

Кадр из фильма «Детство Темы»

В романе «Детство» Льва Толстого тоже есть упоминание телесных наказаний. На балу происходит разговор между отцом и бабушкой героя и княгиней, их дальней родственницей. Княгиня поддерживает идею физических наказаний, а бабушка героя с ней спорит:

«И княгиня, наклонившись к папа, начала ему рассказывать что-то с большим одушевлением. Окончив рассказ, которого я не слыхал, она тотчас засмеялась и, вопросительно глядя в лицо папа, сказала: - Каков мальчик, mon cousin? Он стоил, чтобы его высечь; но выдумка эта так умна и забавна, что я его простила, mon cousin. И княгиня, устремив взоры на бабушку, ничего не говоря, продолжала улыбаться. - Разве вы бьете своих детей, моя милая, - спросила бабушка, значительно поднимая брови и делая особенное ударение на слове бьете . - Ax, ma bonne tante [моя добрая тетушка ], - кинув быстрый взгляд на папа, добреньким голоском отвечала княгиня, - я знаю, какого вы мнения на этот счет, но позвольте мне в этом одном с вами не согласиться: сколько я ни думала, сколько ни читала, ни советовалась об этом предмете, все-таки опыт привел меня к тому, что я убедилась в необходимости действовать на детей страхом. Чтобы что-нибудь сделать из ребенка, нужен страх... не так ли, mon cousin? А чего, je vous demande un peu [я вас спрашиваю ], дети боятся больше, чем розги? При этом она вопросительно взглянула на нас, и, признаюсь, мне сделалось как-то неловко в эту минуту. - Как ни говорите, а мальчик до двенадцати и даже до четырнадцати лет все еще ребенок; вот девочка - другое дело. "Какое счастье, - подумал я, - что я не ее сын". - Да, это прекрасно, моя милая, - сказала бабушка, свертывая мои стихи и укладывая их под коробочку, как будто не считая после этого княгиню достойною слышать такое произведение, - это очень хорошо, только скажите мне, пожалуйста, каких после этого вы можете требовать деликатных чувств от ваших детей? И, считая этот аргумент неотразимым, бабушка прибавила, чтобы прекратить разговор: - Впрочем, у каждого на этот счет может быть свое мнение. Княгиня не отвечала, но только снисходительно улыбалась, выражая этим, что она извиняет эти странные предрассудки в особе, которую так много уважает».

Из сериала «Детство, отрочество, юность» 1973 года

Дед-садист Горького спорит со взглядами образованного и гуманного отца Алеши.

«И снова спросил меня: - Тебя отец сёк? Не понимая, о чём он говорит, я промолчал, а мать сказала: - Нет. Максим не бил его, да и мне запретил. - Это почему же? - Говорил, битьем не выучишь. - Дурак он был во всем, Максим этот, покойник, прости господи! сердито и четко проговорил дед».

Описание или намек на порку встречается в многочисленных произведениях Владислава Крапивина. В одном из них герою предоставляется возможность наказать ребенка, и он испытывает по этому поводу целую гамму чувств - сначала злорадное удовольствие, а потом - раскаянье. Он все-таки понимает, что не способен причинить боль ребенку.

«- Ты что? - растерялся Корнелий. - Десять горячих, господин воспитатель, - полушепотом сказал мальчик. - За то, что во время сна держал руки под одеялом. Корнелий озадаченно посмотрел на Антона. Тот, глядя в сторону, механически шагнул, протянул широкую лаковую линейку (откуда она появилась?). Корнелий взял ее - тяжелую и странно липкую. Опять взглянул на провинившегося - на его темя и затылок в крупных кольцах волос. - Тебя как зовут? - Илья, господин воспитатель, - проговорил он с полувыдохом. Розоватые ладони с очень тонкими пальцами вздрогнули. Странное чувство испытал Корнелий. Недоумение, что он - приговоренный к смерти арестант - может кого-то наказать или помиловать. И… по правде говоря, какое-то удовольствие от этой мысли. И - тут же! - брезгливую неловкость: вспомнился Пальчик - он тоже любил казнить или миловать послушных одноклассников. И холодновато-любопытный вопрос к себе: ты что, в самом деле сумел бы ударить линейкой вот по этим дрожащим ладошкам, по тонкому запястью с голубой жилкой, по этим почти прозрачным пальцам? «Какой скрипач, наверно, мог бы получиться из мальчишки…»

В.Крапивин, «Гуси-гуси га-га-га»

Как дети реагируют на телесные наказания

В книгах, где повествование ведется от лица ребенка, хорошо показано, что физическая расправа приносит не только телесную, но и душевную боль. Порка унизительна для личности. Она создает давящую атмосферу в семье и еще долго потом, во взрослой жизни, возвращается триггерами.

Случайно сломав любимый цветок отца, Тема очень живо представляет себе картину наказания:

«Но цветок по-прежнему лежит на земле... Время идет... Вот отец, встающий раньше матери, покажется, увидит, все сразу поймет, загадочно посмотрит на сына и, ни слова не говоря, возьмет его за руку и поведет... Поведет, чтоб не разбудить мать, не через террасу, а через парадный ход, прямо в свой кабинет. Затворится большая дверь, и он останется с глазу на глаз с ним. Ах, какой он страшный, какое нехорошее у него лицо... И зачем он молчит, не говорит ничего?! Зачем он расстегивает свой мундир?! Какой противный этот желтенький узенький ремешок, который виднеется в складке синих штанов его. Тема стоит и, точно очарованный, впился в этот ремешок. Зачем же он стоит? Он свободен, его никто не держит, он может убежать... Никуда он не убежит. Он будет мучительно-тоскливо ждать. Отец не спеша снимет этот гадкий ремешок, сложит вдвое, посмотрит на сына; лицо отца нальется кровью, и почувствует, бесконечно сильно почувствует мальчик, что самый близкий ему человек может быть страшным и чужим, что к человеку, которого он должен и хотел бы только любить до обожания, он может питать и ненависть, и страх, и животный ужас, когда прикоснутся к его щекам мягкие, теплые ляжки отца, в которых зажмется голова мальчика».

Эта картина толкает Тему, с одной стороны, на оттягивание всеми силами момента расплаты, а с другой, на приближение неминуемого. Мальчик неудержимо шалит, гораздо больше обычного. Как бы утверждая необходимость наказания. Ведь цветок был сломан случайно, и получить порку за поступок, из-за которого мальчик сам ужасно переживает, было бы невыносимо.

В четвертой части автобиографической тетралогии «Инженеры» повзрослевший Тема возвращается в отчий дом со своей невестой и они вместе вспоминают самые болезненные переживания детства:

«- Вот и здесь меня раз высек отец... Господи, я, кажется, только и вспоминаю, как меня секли. Боже мой, какая это ужасная все-таки вещь - наказание. Около двадцати лет прошло, я любил папу, но и до сих пор на первом месте эти наказания и враждебное, никогда не мирящееся чувство к нему за это... Тебя, конечно, никогда не наказывали? - Нет... Меня запирали одну, и я такой дикий страх переживала... На лице Аделаиды Борисовны отразился этот дикий страх, и Карташев совершенно ясно представил ее себе маленьким, худеньким, испуганным ребенком, с побелевшим лицом, открытым ртом без звука, которого вталкивают в большую пустую комнату. - А, как это ужасно! Деля, милая, мы никогда пальцем не тронем наших детей. - О, боже мой, конечно, нет!»

Алеша из книги «Черная курица, или подземные жители» именно из-за страха перед розгами раскрывает секрет о существовании волшебной страны. И когда его все-таки высекли, мальчик чувствует не столько боль, сколько унижение.

Кадр из фильма «Черная курица, или подземные жители» 1980 года

Сережа Багров - герой романа «Детские годы Багрова внука» тяжело переживает первое столкновение с физическим насилием, которое произошло в народном училище:

«Задав урок, Матвей Васильич позвал сторожей; пришли трое, вооруженные пучками прутьев, и принялись сечь мальчиков, стоявших на коленях. При самом начале этого страшного и отвратительного для меня зрелища я зажмурился и заткнул пальцами уши. Первым моим движением было убежать, но я дрожал всем телом и не смел пошевелиться. <…> Приехав домой, я ужасно встревожил свою мать сначала безмолвным волнением и слезами, а потом исступленным гневом на злодейские поступки Матвея Васильича. <…> Успокоить и утешить меня сначала не было никакой возможности; в эту минуту даже власть матери была бессильна надо мной. Наконец, рассказав всё до малейшей подробности мною виденное и слышанное, излив мое негодованье в самых сильных выражениях, какие только знал из книг и разговоров, и осудив Матвея Васильича на все известные мне казни, я поутих и получил способность слушать и понимать разумные речи моей матери. Долго она говорила со мной и для моего успокоения должна была коснуться многого, еще мне не известного и не вполне мною тогда понятого. Трудно было примириться детскому уму и чувству с мыслию, что виденное мною зрелище не было исключительным злодейством, разбоем на большой дороге, за которое следовало бы казнить Матвея Васильича, как преступника, что такие поступки не только дозволяются, но требуются от него как исполнение его должности. <…> Я долго не мог успокоиться, а от Матвея Васильича получил такое непреодолимое отвращение, что через месяц должны были ему отказать».

Мальчик протестует всей душой против любого насилия, включая и то, что совершается самыми близкими людьми:

«Вдруг неожиданный случай так отдалил меня от бабушки, что я долго ходил к ней только здороваться да прощаться. Один раз, когда мы весело разговаривали с бабушкой, рыжая крестьянская девчонка подала ей свой клочок пуха, уже раз возвращенный назад; бабушка посмотрела на свет и, увидя, что есть волосья, схватила одною рукою девочку за волосы, а другою вытащила из-под подушек ременную плетку и начала хлестать бедную девочку... Я убежал. Это напомнило мне народное училище, и я потерял охоту сидеть в бабушкиной горнице, смотреть, как прядет она на самопрялке и как выбирают девчонки козий пух».

Иллюстрция Д.А.Шмаринова

Даже дети, которые сами никогда не сталкивались с телесными наказаниями, остро чувствуют неправильность этого процесса. Николенька Иртеньев из «Детства» Толстого после услышанного разговора о порке не может отделаться от мысли о том, что его тетушка бьет своего сына:

«Я, целуя маленькую, сухую ручку княгини, с чрезвычайной ясностью воображал в этой руке розгу, под розгой - скамейку, и т. д.»

Из сериала «Детство, отрочество, юность»

И, встретив сына княгини, он тоже не перестает думать о том, что этого мальчика дома порют розгами.

Лев Тослстой в созданной им яснополянской школе детей, разумеется, не бил.

Если вернуться к цитате из «Детства» Горького, которую я привела в начале статьи, то можно увидеть, какие эмоции испытывает Алеша, да и все остальные дети в комнате, когда видят, как бьют их товарища:

«Когда он взмахивал рукой, в груди у меня все поднималось вместе с нею; падала рука - и я весь точно падал».

Кадр из фильма «Детство Горького»

Ужас и отвращение - не единственная реакция на порку, которая есть в классической литературе. Часто писатели чрезмерно романтизируют реакцию детей. Например, в произведениях Крапивина все выдерживают наказания так, будто они маленькие святые мученики:

«- Все… Все твое вранье, - с отчаянной грубостью, но тихо сказал Славка, глядя ей прямо в лицо.- Ты все врешь. Ты едешь из-за Него. Ни разу в жизни он так не говорил с мамой. Ее щеки побелели. На столике лежала пустая авоська, с которой Славка обычно бегал на рынок и в магазин. Этой авоськой, вытянутой в тяжелый жгут, мама хлестнула его по лицу. И еще, еще! В кожу впились твердые узелки. Славка не увернулся и не защитился. Он только прикрыл глаза, но не от страха, а машинально. Он расстегнул пряжку и выдернул из петель флотский ремень. - Возьми, - сказал он.- Пряжкой можно пробить до кости. Не бойся, шрамы придают мальчикам мужественный вид. Мама бросила сетку и выскочила в другую комнату. Славка увидел, как она плачет у окна. Но он не пошел за ней. У него горели от ударов щеки».

В. Крапивин. «Трое с площади Карронад».

Сережа Багров с удивлением обнаружил, что выпоротые мальчики из народного училища, кажется, вовсе не травмированы этим фактом:

«Когда утихли крики и зверские восклицания учителя, долетавшие до моего слуха, несмотря на заткнутые пальцами уши, я открыл глаза и увидел живую и шумную около меня суматоху; забирая свои вещи, все мальчики выбегали из класса и вместе с ними наказанные, так же веселые и резвые, как и другие».

Его товарищ Андрюша - студент училища - понимает реакцию Сережи и объясняет, почему другие мальчики относятся ко всему проще - ведь насилие давно стало нормой их жизни. А у детей есть свойство выращивать сильные защитные механизмы.

«"Что, понравилось ли вам училище? - спросил он (Андрюша), заглядывая мне в лицо. И, не получая от меня ответа, прибавил: - Никак, напугались? У нас это всякий день"».

Иллюстрация к рассказу Чехова «Ванька Жуков» В.Л.Гальдяева

Еще один пример более легкого отношения героя к порке можно найти в книге Марка Твена «Приключения Тома Сойера». Том Сойер стоически выносит наказания за дело, неважно, исходят они от учителя или тети. Они, тем не менее, заставляют его попереживать и подуться на тетю и свою судьбу, но не оставляют серьезного следа в его душе. Зато на несправедливое наказание он реагирует глубочайшей обидой и даже уходит из дома. Даже в этом случае связь между ребенком и взрослым не обязательно должна оборваться навсегда. Но сохранить отношения можно только если взрослый раскаивается и просит у ребенка прощения.

Нам всегда стоит помнить о том, что все мы - разные. И на одни и те же события мы можем реагировать по-разному. Есть популярный аргумент, который используют сторонники телесных наказаний - «меня пороли и я человеком вырос». Его использует, например, и дед-садист Горького:

«Ты думаешь, меня не били? Меня, Олёша, так били, что ты этого и в страшном сне не увидишь. Меня так обижали, что, поди-ка, сам господь бог глядел - плакал! А что вышло? Сирота, нищей матери сын, я вот дошёл до своего места, - старшиной цеховым сделан, начальник людям».

Горький «Детство»

Но в одной и той же семье с одним и тем же воспитанием могут вырасти совершенно разные дети. И, как показывает опыт миллионов людей, чтобы «вырасти человеком» совершенно не обязательно быть избитым.

Еще один популярный аргумент за порку - это то, что «дети сами напрашиваются». Видимо, в глазах многих и многих людей все провинившиеся дети сливаются в единый образ нахального хулигана, показанный в «Ералаше». Он кичится своей неуправляемостью и сам признает, что единственный способ с ним совладать - бить его.

Хотя и здесь очевидно, что мальчик только бравирует, и идея железной руки ему самом на самом деле совсем не нравится.

«Пожалей розги своей, и ты испортишь сына». И в это до сих пор свято верят многие отцы и матери. Они прилежно хлещут розгой, называя это любовью. Стоило бы разузнать, каково было детство тех действительно «испорченных сыновей», тех диктаторов, тиранов, притеснителей и мучителей, которых сейчас так много на земле. Я уверена, что за спиной почти каждого из них стоит отец-тиран или воспитатель с розгой или плеткой в руке».

Из речи Астрид Линдгрен при поучении Премии Мира в Германии в 1978 году

Юмористическое освещение порки в литературе

Наказания, порка могут встречаться в литературе в юмористическом контексте. Но, чаще всего, шутки эти если и кажутся смешными, то только взрослым.

Пожалуй, единственный пример не страшной штуки про порку я нашла в книге Астрид Линдгрен «Мадикен и пимс из Юнибаккена» в главе «Рикард».

Первоклассница Мадикен придумывает «воображаемого врага» - мальчика Рикарда, на которого сваливает все свои шалости и проступки. Когда ее младшая сестра Лисабет слышит о проказах Рикарда, она всегда заявляет: «Выпороть надо Рикарда», потому что девочка в обиде на него за то, что он съел ее леденцы. В конце концов правда раскрывается, и фраза Лисабет «Выпороть надо Рикарда» звучит для Мадикен совсем не радостно.

Все же из контекста мы понимаем, что родители Мадикен и Лисабет не практикую телесные наказания. И «порка», «взбучка» здесь являются аналогами слова «наказание». И именно это делает этот рассказ смешным, а не страшным и грустным.

Кадр из фильма «Ты с ума сошла, Мадикен» 1979 года

Астрид Линдгрен выступала против физического насилия над детьми и повлияла на принятие закона, криминализирующего насилие над детьми в Швеции.

Но в семьях, где порка действительно практикуется, эти шутки могут звучать издевательстки и садистически. Например, в «Детстве» Горького от «шуток» деда бегут мурашки по телу:

«Дед купил себе большой интересный дом на Полевой улице, с кабаком в нижнем каменном этаже, с маленькой уютной комнаткой на чердаке и садом, который опускался в овраг, густо ощетинившийся голыми прутьями ивняка. - Розог-то! - сказал дед, весело подмигнув мне когда, осматривая сад, я шел с ним по мягким, протаявшим дорожкам. - Вот я тебя скоро грамоте начну учить, так они годятся...»

Впрочем, нерипятный оттенок все-таки сохраняется даже в более «невинных» шутках про порку. Например, вот от этого видео Ералаша веет подвалом.

Это ощущение - того, что шутки про порку ни капли не смешны - хорошо удалось ухватить Григорию Остеру в его «вредном совете»:

«Ничего прекрасней детства Человеку не дано. Свет его сквозь годы мчится В подрастающей душе. Знай, что в каждом взрослом сердце Есть заветный уголок, Там калачиком свернулся Папин старенький ремень».

Здесь и ирония над тем, что детство принято считать самой счастливой порой жизни, хотя в нем есть моменты величайшего унижения и бессилия, которые не грозят взрослым. И что каждый из нас, кто испытывал телесные наказания, травмирован ими. Эта боль может найти разные выходы - либо в продолжении насилия, либо в полном отказе от него. Нам выбирать.

«Двое братьев-сирот на свой страх и риск бежали в Швецию, где их поймали на центральном вокзале Стокгольма. Они собирались поселиться в Швеции, у удивительной Астрид Линдгрен, которая заявила, что детей бить нельзя».

Дети — существа непослушные. И были такими всегда. Поэтому схема не менялась уже тысячелетиями: ребенок ослушался — родители наказали. Но вот вид наказания менялся в зависимости от эпохи, моральных устоев и традиций этого времени. Редакция Tlum.Ru уже рассматривала, какие методы наказания приемлемы, а какие нет. В этот раз мы решили разобраться в историческом контексте вопроса «кнутов и пряников».

Про совсем древние времена достоверно ничего не известно, но ученые предполагают, что наказание в доисторическую эпоху для детей были не очень суровые. И так народу мало — то мамонт затопчет, то тигр погрызет, подрастающее поколение надо беречь. Но и детский возраст, в котором многое прощалось, длился не больше 10 лет.

А вот уже в Древней Руси детей никто жалел. Их было много, если что — еще десять есть. Вся эта мудрость дошла до нас в качестве поговорок, суеверий и присказок. Хвалить ребенка было все равно что сглазить: «не перехвали, а то испортится». К слову, это суеверие дошло и до наших дней. Ну и все эти знаменитые «бьет — значит любит», «кого журят, того и любят» — вы знаете, о чем мы говорим.

Потом к простому воспитанию добавилось еще и религиозное. Грехов стало побольше, а значит и поводов наказать тоже. Детей, по мнению церкви, нужно готовить не только к земной, но и к небесной жизни. Да и в Библии четко сказано «если накажешь его розгой, он не умрет». И зачем тогда отказываться от такого действенного метода воспитания?

К XVI веку начало развиваться книгопечатание, поэтому о том, как воспитывать детей и как их правильно бить, уже можно было прочитать в полезных книжках. Таковыми стали «Стоглав» и «Домострой». Последнее чтиво особенно любят цитировать как образец «самого верного подхода ко всему». Написал эту книгу монах Сильвестр, духовный наставник Ивана Грозного (что уже должно вам о чем-то говорить).

По мнению монаха, главная задача родителя — забота о материальном и духовном благополучии своего чада. Детей баловать нельзя, надо «страхом спасать, наказывая и поучая, а осудив, побить». То есть запугать, после чего выпороть. Но не волнуйтесь, все не так плохо. Детей можно было бить только в один день (сам он предложил субботу) и только при членах семьи. Звать на порку гостей запрещалось.

В учебных заведениях розги вообще были также неотъемлемы как перья, чернила и унылые лица учеников. Кроме этого предмета для битья в сельских (да и городских) школах были веревки с узлами, горох в углу и длинные палки. Все это было прописано в регламенте, и многие родители только рады были, что их детей поучат уму-разуму. К слову, в Англии в это время специальные няни предлагали свои услуги по битью детей, если мамам самим жалко пороть своих непослушных отпрысков. Вот это бизнес!

Шло время, дети вырастали и пороли своих детей, и всех все вроде устраивало. Возмущаться пытались Екатерина II и Александр I, но никто их особо не послушал, и сгладить режим получилось намного позже. Кнут отменили в 1845 году, а плети, розги и все прочее держали в школе аж до XX века.

Били всех. Из интересных примеров: Николя I со всем размахом души воспитатель бил головой о стену, после чего, став императором, Николай запретил физически наказывать своих детей. Наказанием для них было отлучение от отцовского внимания. Еще в царских семьях часто за проступки лишали второго блюда или сладкого — годы идут, методы не меняются.

А вот жена Пушкина — Наталья Гончарова была необычно молчалива, нежна и тиха только до замужества. Оказывается, пока она не покинула отчий дом, за любое лишнее слово мама хлестала ее по щекам. И знаменитого писателя Ивана Тургенева избивала собственная мать, причем он сам должен был догадаться за что, она ему ничего не объясняла. А откуда вы думаете взялся образ барыни-самодурки в «Му-Му»?

Всполошилась общественность только к XX веку, тогда и начались массовые движения за отмену телесных наказаний. Дело шло медленно. Сначала запретили пороть гимназистов, потом — женщин, потом — каторжан (как вам порядок?). Последним рубежом стал 1917 год и большевики. Они сказали: «Больше никаких телесных наказаний в школе». Послереволюционные плакаты пестрели лозунгами «Не бей, и не наказывай ребят, веди их в пионеротряд».

Пришло время великого Советского Союза, наказывать детей телесно нельзя было ни в обычной школе, ни даже в школе для трудных подростков. Прощали учителям только неформальные подзатыльники. И учебные заведения перешли на социальную систему наказания. Тех, кто плохо себя ведет, просто не возьмут в пионеры. И все, как известно, вся жизнь насмарку.

Кроме того, в советское время в школах увеличивали объем трудовой нагрузки, например, назначали дополнительное дежурство. В качестве наказания учителя не боялись ставить «двойки» и оставлять на второй год. Сейчас так уже не делают.

Тогда же активнее всего в семье применяли методы «психологического наказания»: отстранить от внимания взрослых, отправить одного в комнату, устроить бойкот и так далее. Что-то подобное описано в рассказе «Золотые слова» Михаила Зощенко. Дети, сидя за столом, перебивали взрослых и грубили, после чего их отругали и выгнали, запретив два месяца садиться со всеми ужинать.

Также в ходу было «позорное ярмо». Если юный пионер оказался грязнулей и бросал везде мусор, на него могли повесить табличку «неряха», которую он не имел права снять. Все ученики видели, кто провинился и в чем, а ученик чувствовал на себе всеобщее осуждение. Действенно, но на детей это так давило, что многие были бы не против, чтобы их выпороли вместо такого. Или еще — отчитать перед всеми другими пионерами. От стыда могли уши сгореть.

Сейчас представить, что кто-то остался на второй год или вынужден носить табличку «хулиган» практически невозможно. Родители же эту администрацию съедят. Раньше-то был всегда прав учитель, а теперь — ребенок. Наказывают в современных школах просто — забирают мобильные телефоны, например. Правда, учитывая, что на уроке их использовать запрещено, это не совсем наказание.

Что касается родителей и бабушек-дедушек, что в советское время, что сейчас, все воспитывают детей по-разному. Кто-то считает, что применение телесных наказаний — это пережиток прошлого и просто неприемлемо, кто-то думает, что это самое действенное наказание из возможных.

Что касается законодательства, в этом году президентом РФ Владимиром Путиным был подписан закон, декриминализирующий семейные побои. То есть статья 116 УК РФ была изменена. Если побои («действия, причинившие физическую боль, но- не повлекшие последствий») были совершены впервые, они переводятся из разряда уголовных преступлений в разряд административных правонарушений. За них родителям будут грозить только штраф 30 тыс. руб., -арест на 15 су-ток или исправительные работы. Повторные случаи насилия остаются уголовными преступлениями и могут караться до 7 лет лишения свободы.

На Руси детей воспитывали строго. За проступки и шалости принято было наказывать, причём порой достаточно жестоко. Современных омбудсменов по правам ребёнка Такие методы воспитания ввели бы в ступор, а раньше это воспринималось как само собой разумеющееся. Потери сознания или продолжительный голод - лишь часть наказаний, которым мог подвергнуться провинившийся ребенок.

Ложкой по лбу получи, если правил не учил

Сегодня вряд ли кому-то из родителей придёт в голову ударить ребенка ложкой по голове. Это кажется странным и не слишком приличным. А раньше, когда во время еды на стол ставили чугунок, и вся семья черпала из него еду по старшинству, такой метод наказания считался обычным. Если ребёнок решил опередить отца или деда и зачерпнул первым, значит, он неуважительно относится к старшим, не знает правил поведения. За это нарушитель (кстати, это мог быть не обязательно ребёнок, а любой, кто младше старшего в семье) получал удар деревянной ложкой по лбу.

И не только за это. Следили за аккуратностью - накапал на чистый стол, забыв подстраховаться кусочком хлеба - получи по лбу. Громко чавкаешь и торопишься, болтаешь во время еды - снова ложкой! В общем, если хотелось сохранить свое лицо в целости и сохранности, без шишек и синяков, следовало есть аккуратно, не нарушать правила, вести себя скромно.

Розги на обложке букваря 1637 года

Еще одним видом наказания были розги. Это связка прутьев, вымоченных в холодной воде. Иногда для «пущего эффекта» розги вымачивали в соленом растворе. Высечь розгами могли ребенка любого сословия и за любую любой провинность. Это делали и родители, и школьные учителя. Порка розгами считалось полезной для растущего организма. В некоторых семьях проводили так называемые субботние порки, причём не за какие-то провинности, а так, для профилактики. Жаловаться на побои ребенку было нельзя. Более того, про отца, который не сечет детей, соседи говорили, что он не воспитывает своих отпрысков.

Розги были так популярны, что даже в 1637 году были изображены на обложке букваря, напечатанного Василием Бурцевым. На картинке учитель избивает ученика розгами, а остальные прилежно занимаются. Многие читали «Детство» Максима Горького и ужасались эпизоду экзекуции Алёши, когда суровый дед высек мальчика до потери сознания. В «Очерках бурсы» Николая Помяловского много места уделено физическим наказаниям, в том числе и розгам, читать это без содрогания просто невозможно.

В школах телесные наказания отменили только в начале 19 века. Что касается семей, некоторые родители и сегодня физически наказывают детей. Правда, используются не розги, а чаще всего обычный ремень.

Сложно сказать, что сильнее ранило ребенка - розги или моральное унижение. А ведь и последний метод применялся достаточно активно. Например, если ученик шалил на уроке или плохо выполнял домашние задания, его могли нарядить в дурацкий костюм или повесить на шею табличку с издевательской надписью. Так он должен был ходить некоторое время, выслушивая насмешки других учеников.

Даже царственные особы подвергались наказаниям. Например, у великого князя Николая Павловича был воспитатель Матвей Иванович Ламздорф. Кажется, в такой среде можно было бы выбрать любые педагогические методы. Но нет - Ламздорф бил мальчика оружейным шомполом и колотил головой об стену. Воистину царское воспитание.

Единственным учебным заведением, где физические наказания были под официальным запретом, был Царскосельский лицей. Шалунов и нарушителей запирали в комнатах. Еще один вариант наказания - это усаживание в самый конец стола во время еды. В сравнении с розгами или шомполом это кажется просто смешным.

На горох, или о том, как в старину не задумывались о здоровье коленных суставов

Поставить ребенка коленями на горох - это наказание было очень распространено на Руси. Получали его по самым разным причинам: ребёнок не слушался или не сделал то, что ему поручили по дому, грубо ответил, просто шалил. Кажется, что тут такого - постоять на горохе, однако сушеные зёрна так сильно впивались в колени, что за несколько часов доводили ребёнка до состояния полного изнеможения.

За неумение прилично себя вести ребенка могли посадить на хлеб и воду на несколько дней. Например, за громкий смех или разговор, недовольное выражение лица, комментирование слов старшего.

Семь лет уже есть - пожалуйте в колонию

Сегодня это покажется невероятным, но в конце 18 века можно было привлечь к уголовной ответственности ребёнка, если ему исполнилось 7 лет. Это было прописано в Уложении о наказаниях. Если родители отчаивались перевоспитать свое чадо, считали его настолько непослушным, что справиться с ним просто невозможно, они могли отправить его в специальный смирительный дом на несколько месяцев (до полугода). Родители сами определяли длительность наказания и проступки, за которые ребёнок уезжал в казенное учреждение. В качестве причины чаще всего указывалось «неповиновение взрослым», «очевидные пороки», «разврат». Что под этим имелось в виду, сегодня сказать сложно.

Строптив – получи пощечину и голодай

Ограничение в еде относилось к очень популярному наказанию. Чаще всего лишали сладкого, а иногда могли вообще перестать кормить. Особенно доставалось тем, кто шалил во время церковной службы. Им прописывались земные поклоны в огромном количестве и строжайший пост в течение 12 дней.

Наказание в виде пощечин использовалось для «выбивания дури» из детей. Строптивых и капризных воспитывали, хлеща по щекам и не считая это чем-то неправильным или непедагогичным. Да, детей держали в строгости. За какую-то несущественную жалобу типа «мне жарко в этой одежде» ребёнка могли наказать, прописав двадцать пять земных поклонов. И не просто поклониться, это означало очень медленное опускание на колени, а затем такой же медленный подъем. Символика этого наказания - падение, грех, и получение прощения от Господа.

Да, сегодняшнее ворчание родителей и угрозы отобрать мобильный телефон кажутся просто детским лепетом в сравнении с теми методами, которые применялись в старой Руси.

Изощренные наказания были не только для детей, но и для женщин.

До недавнего времени в общественном укладе многих стран считалось, что родительская любовь состоит в строгом отношении к детям, а любое телесное наказание подразумевало пользу для самого ребенка. И вплоть до начала ХХ века порка розгами была обыденным делом, а в некоторых странах и до конца столетия это наказание имело место. И что примечательно у каждой народности своя национальная методика порки, выработанная веками: в Китае - бамбук, в Персии – плеть, в России – розги, а в Англии – палка. Шотландцы же предпочитали ремень и угревую кожу.

Один из известных общественных деятелей России говорил: «Вся жизнь народа проходила под вечным страхом истязания: пороли родители дома, порол учитель в школе, порол помещик на конюшне, пороли хозяева ремесел, пороли офицеры, становые, волостные судьи, казаки».

Розги, будучи средствами воспитания в учебных заведениях, находились замоченными в кадке, установленной в конце класса и всегда были готовы к применению. За различные детские шалости и провинность было четко предусмотрено определенное количество ударов розгами.

Английская "методика" воспитания розгами

Народная английская пословица гласит: "Пожалеешь палку – испортишь дитя". Палок на детей в Англии действительно никогда не жалели. Чтобы оправдать применение телесных наказаний в отношении детей, англичане часто ссылались на Библию, в особенности на притчи Соломона.

Относительно же знаменитых итонских розг ХIХ века, то они вселяли жуткий страх в сердца учеников. Это была метелка из пучка толстых прутьев, прикрепленных к ручке длиною в метр. Заготовку таких розг проводил директорский слуга, каждое утро приносивший в школу целую охапку. Деревьев на это изводилось огромное множество, но как считалось игра - стоила свеч.

За простые провинности, ученику регламентировалось 6 ударов, за серьезные проступки их число увеличивалось. Секли иногда до крови, а следы от ударов не сходили неделями.

Провинившихся же девочек в английских школах ХIХ века секли гораздо реже, чем мальчиков. В основном их били по рукам или плечам, лишь в очень редких случаях с воспитанниц снимали панталоны. В исправительных же школах для "трудных" девочек с большим усердием применяли розги, трость и ремень-тоуз.

И что примечательно: телесные наказания в государственных школах Британии были категорически запрещены Европейским судом в Страсбурге, вы не поверите, лишь в 1987 году. Частные же школы еще 6 лет после этого прибегали к телесным наказаниям учеников.

Традиция суровых наказаний детей на Руси

Много веков в России массово практиковались телесные наказания. Причем если в рабоче-крестьянских семьях родители могли запросто накинуться на ребенка с кулаками, то детишек из среднего класса чинно секли розгами. В качестве средств воспитания также применялись трости, щетки, тапки и все на что была способна родительская изобретательность. Частенько в обязанности нянек и гувернанток входило сечь своих воспитанников. В некоторых же семьях папаши "воспитывали" своих детишек сами.

Наказание детей розгами в учебных учреждениях практиковалось повсеместно. Били не только за провинности, но и просто в «профилактических целях». А учащихся элитных учебных заведений били еще посильнее и почаще, нежели тех, кто посещал школу в родной деревне.

И что совсем шокирует, так это то, что родители за свое изуверство подвергались наказанию лишь в тех случаях, если случайно убивали своих детей в процессе "воспитания". За это преступление они приговаривались к году тюрьмы и церковному покаянию. И это при том, что за любое другое убийство без смягчающих обстоятельств полагалась в то время смертная казнь. Из всего этого следовало, что мягкое наказание родителям за их преступление способствовало развитию детоубийства.

"За одного битого - семь небитых дают"

Так к примеру, будущего императора Николая I, также как и его малолетних братьев, их наставник генерал Ламсдорф порол нещадно. Розгами, линейками, ружейными шомполами. Иногда в ярости он мог схватить великого князя за грудь и стукнуть об стену так, что тот лишался чувств. И что было ужасным, что это не только не скрывалось, но и записывалось им в ежедневный журнал.

Иван Тургенев вспоминал о жестокости матери, поровшей его до самого совершеннолетия, сетуя на то, что часто он и сам не знал, за что бывал наказан: «Драли меня за всякие пустяки, чуть не каждый день. Раз одна приживалка донесла на меня моей матери. Мать без всякого суда и расправы тотчас же начала меня сечь, - и секла собственными руками, и на все мои мольбы сказать, за что меня так наказывают, приговаривала: сам знаешь, сам должен знать, сам догадайся, сам догадайся, за что я секу тебя!»

Телесным наказаниям подвергались в детстве Афанасий Фет и Николай Некрасов.

О том как был бит до потери сознания маленький Алеша Пешков, будущий пролетарский писатель Горький, известно из его повести «Детство». А судьба Феди Тетерникова, ставшего поэтом и прозаиком Федором Сологубом, полна трагизма, так как в детстве был нещадно бит и «прикипел» к битью так, что физическая боль стала для него лекарством от боли душевной.

Жена Пушкина - Наталья Гончарова, никогда не интересовавшаяся стихами мужа, была строгой матерью. Воспитывая в дочерях чрезвычайную скромность и повиновение, за малейшую провиность безжалостно хлестала их по щекам. Сама же будучи обворожительно красивой и выросшая на детских страхах, так и не смогла блистать в свете.

Опережая время, еще при своем правлении Екатерина II в своем труде "Наставление к воспитанию внуков", призывала отказаться от насилия. Но лишь во второй четверти XIX столетия взгляды на воспитание детей стали серьезно меняться. И в 1864 году при правлении Александра II появился «Указ об изъятии от телесных наказаний учащихся средних учебных заведений». Но в те времена пороть учеников считалось настолько естественным, что подобный указ императора многими воспринялся как слишком либеральный.

За отмену телесных наказаний выступал граф Лев Толстой. Осенью 1859-го он открыл в принадлежавшей ему Ясной Поляне школу для крестьянских детей и заявил, что "школа бесплатная и розг в ней не будет". А в 1895-м написал статью «Стыдно», в которой протестовал против телесных наказаний крестьян.

Эта пытка официально была отменена лишь в 1904 году. В наши дни в России официально наказания запрещены, однако в семьях рукоприкладство нередко, а отцовского ремня или розги по-прежнему боятся тысячи малышей. Так розга, начав историю с Древнего Рима, живет и в наши дни.

О том как школьники Великобритании подняли восстание под лозунгом:
можно узнать