Не люблю когда плачут дети. Он любил три вещи на свете…
Внезапно у меня получился разбор стихотворения Ахматовой. Вот этого:
Он любил три вещи на свете:
За вечерней пенье, белых павлинов
И стертые карты Америки.
Не любил, когда плачут дети,
Не любил чая с малиной
И женской истерики.
...А я была его женой.
berendeishche
сказал, что Анна Андреевна умела создать из обычных вещей непривлекательный образ и отнес это к женской тайне, которой она обладала. О, да. Стихотворение написано через полгода (!) после свадьбы. Надо полагать, за это время она узнала о муже более, чем достаточно.
Но давайте лучше поговорим о языковые средствах, которыми пользуется Ахматова. Меня всегда поражала первая строчка: "Он любил три вещи на свете". Сложно утверждать, что лирический герой любил только это
, однако можно предположить, что именно это
он любил более всего
. Что же это за вещи? "За вечерней пенье, белых павлинов / И стертые карты Америки." Можно сказать, что лирический герой оригинал, если именно это любит более всего. И, видимо, не слишком большой жизнелюб. Белые павлины встречаются не так часто даже в зоопарках. Карты Америки тоже вряд ли могут быть ежедневной радостью, если герой по ним не специализируется.
Когда говорится о том, что не любил герой, то фраза строится таким образом, что не любить он мог отнюдь не только это
, а очень даже многое еще. Но нам говорится о том, что "Не любил, когда плачут дети, / Не любил чая с малиной / И женской истерики." berendeishche
заметил, что любить детский плач и женские истерики могут или садисты, или доктора. В какой-то степени это верно, но, не любя женский плач и детские слезы, можно каким-то образом решать появившиеся проблемы, утешить женщину или ребенка. Про человека, который утешает ребенка или активно старается ему помочь, когда тот плачет, вряд ли можно сказать, что он "не любил, когда плачут дети". Потому что человек справляется с возникшей проблемой. Проблем не любит никто, однако когда о ком-то говорят, что он "не любил проблем", обычно имеется в виду, что человек предпочитал с ними не справляться, а избегать их. К тому же, обратим внимание, что в перечне любимых вещей нет ни детского смеха, ни женских улыбок. Можно заключить, что герой скорее интроверт и, возможно, не слишком любит людей, во всяком случае, их радость не входит в те вещи, которые он любит более всего
. Что до чая с малиной, то, как известно, это популярное (до сих пор, между прочим!) средство от простуды. Полагаю, что в 1910 г., когда было написано стихотворение, эффективных методов борьбы с ней было меньше, чем сейчас, поэтому и когда герой заболевал, лечить его было делом более сложным. Во всяком случае, противопоставление личное / общественное в описании героя легко заметно. Получается, что описываемый человек бука и мизантроп, и не принимает эмоционального участия в делах своей семьи.
Однако же, самым интересным в плане распутывания подтекстов оказалась упоминание о том, что герой любил "за вечерней пение". Я наивно полагала, что имеется в виду пение во время вечерни, но на всякий случае позвонила эксперту, который сказал мне, что это не пение во время
вечерни, а то, что следует после - за
вечерней и называется повечерие. Во 1910 г. эту службу проще всего было застать в монастыре или большом храме.
Повечерие бывает великое (по особым датам) и малое.
"Во все прочие дни, по Уставу, должно совершаться малое повечерие, представляющее собой значительное сокращение великого. Согласно Уставу, должно совершаться вслед за вечерней. В отдельные дни Устав указывает совершать малое повечерие келейно.
В современной Русской Церкви, ввиду повсеместной практики непосредственно присоединённого служения утрени сразу после вечерни, малое повечерие де-факто вышло из богослужебного обихода, используется только на Страстной седмице как в приходах, так и в большинстве монастырей; иногда совершается как братская служба после вечерней трапезы." (отсюда) Повечерие включает в себя покаянный 50 псалом. Говорят, что покаянные псалмы отличаются особой выразительностью.
Окропи меня иссопом, и буду чист; омой меня, и буду белее снега.
Дай мне услышать радость и веселие, и возрадуются кости, Тобою сокрушенные.
Отврати лице Твое от грехов моих и изгладь все беззакония мои.
Сердце чистое сотвори во мне, Боже, и дух правый обнови внутри меня.
И контрольный в голову Гумилеву в качестве лирического героя - нашла в примечании к стихотворению две дивные параллели. "Строки: "Он любил три вещи на свете…", "Не любил, когда плачут дети…" являются перекличкой со строками И.Анненского "Я люблю, когда в доме есть дети//И когда по ночам они плачут" . М.М.Кралин нашел аналогию со словами Глана, героя романа "Роза": "Я люблю три вещи… Я люблю грезу любви, которая приснилась мне однажды, люблю тебя и люблю этот клочок земли" . В автобиографической прозе Ахматова называла К.Гамсуна в числе любимейших писателей своей юности." (отсюда) .Редиска этот Гумилев, короче.
А вот еще дискуссия в журнале по поводу этого стихотворения:
Слава тебе, безысходная боль!
Умер вчера сероглазый король.Вечер осенний был душен и ал,
Муж мой, вернувшись, спокойно сказал:"Знаешь, с охоты его принесли,
Тело у старого дуба нашли.Жаль королеву. Такой молодой!..
За ночь одну она стала седой".Трубку свою на камине нашел
И на работу ночную ушел.Дочку мою я сейчас разбужу,
В серые глазки ее погляжу.А за окном шелестят тополя:
"Нет на земле твоего короля…"
Рыбак
Руки голы выше локтя,
А глаза синей, чем лед.
Едкий, душный запах дегтя,
Как загар, тебе идет.И всегда, всегда распахнут
Ворот куртки голубой,
И рыбачки только ахнут,
Закрасневшись пред тобой.Даже девочка, что ходит
В город продавать камсу,
Как потерянная бродит
Вечерами на мысу.Щеки бедны, руки слабы,
Истомленный взор глубок,
Ноги ей щекочут крабы,
Выползая на песок.Но она уже не ловит
Их протянутой рукой.
Все сильней биенье крови
В теле, раненном тоской.
Он любил…
Он любил три вещи на свете:
За вечерней пенье, белых павлинов
И стертые карты Америки.
Не любил, когда плачут дети,
Не любил чая с малиной
И женской истерики.
…А я была его женой.
"Сегодня мне письма не принесли…"
Сегодня мне письма не принесли:
Забыл он написать или уехал;
Весна как трель серебряного смеха,
Качаются в заливе корабли.
Сегодня мне письма не принесли…Он был со мной еще совсем недавно,
Такой влюбленный, ласковый и мой,
Но это было белою зимой,
Теперь весна, и грусть весны отравна,
Он был со мной еще совсем недавно…Я слышу: легкий трепетный смычок,
Как от предсмертной боли, бьется, бьется,
И страшно мне, что сердце разорвется,
Не допишу я этих нежных строк…
Надпись на неоконченном портрете
Взлетевших рук излом больной,
В глазах улыбка исступленья,
Я не могла бы стать иной
Пред горьким часом наслажденья.Он так хотел, он так велел
Словами мертвыми и злыми.
Мой рот тревожно заалел,
И щеки стали снеговыми.И нет греха в его вине,
Ушел, глядит в глаза другие,
Но ничего не снится мне
В моей предсмертной летаргии.
"Сладок запах синих виноградин…"
Сладок запах синих виноградин…
Дразнит опьяняющая даль.
Голос твой и глух и безотраден.
Никого мне, никого не жаль.Между ягод сети-паутинки,
Гибких лоз стволы еще тонки,
Облака плывут, как льдинки, льдинки
В ярких водах голубой реки.Солнце в небе. Солнце ярко светит.
Уходи к волне про боль шептать.
О, она, наверное, ответит,
А быть может, будет целовать.
Сад
Он весь сверкает и хрустит,
Обледенелый сад.
Ушедший от меня грустит,
Но нет пути назад.И солнца бледный тусклый лик –
Лишь круглое окно;
Я тайно знаю, чей двойник
Приник к нему давно.Склонился тусклый мертвый лик
К немому сну полей,
И замирает острый крик
Отсталых журавлей.
Над водой
Стройный мальчик пастушок,
Видишь, я в бреду.
Помню плащ и посошок,
На свою беду.
Если встану – упаду.
Дудочка поет: ду-ду!Мы прощались как во сне,
Я сказала: "Жду".
Он, смеясь, ответил мне:
"Встретимся в аду",
Если встану – упаду.
Дудочка поет: ду-ду!О глубокая вода
В мельничном пруду,
Не от горя, от стыда
Я к тебе приду.
И без крика упаду,
А вдали звучит: ду-ду.<апрель 1911>
Подражание И. Ф. Анненскому
И с тобой, моей первой причудой,
Я простился. Восток голубел.
Просто молвила: "Я не забуду".
Я не сразу поверил тебе.Возникают, стираются лица,
Мил сегодня, а завтра далек.
Отчего же на этой странице
Я когда-то загнул уголок?И всегда открывается книга
В том же месте. И странно тогда:
Все как будто с прощального мига
Не прошли невозвратно года.О, сказавший, что сердце из камня,
Знал наверно: оно из огня…
Никогда не пойму, ты близка мне
Или только любила меня.
Образ героя стихотворения воплощен в шести деталях, распределенных контрастно – « любил – не любил ».
Итак, что же любил герой? Церковное пение, белых павлинов и старинные («стертые») карты Америки. На первый взгляд, казалось бы, ничего не объединяет эти «предметы любви» . И все же, если присмотреться внимательнее, мы увидим в них некоторую общность. Эта общность – необычность, оторванность от обыденности, экзотика. Церковное пение уносит человеческую душу в горние выси, к Богу, а «стертые карты Америки» напоминают о других маршрутах – маршрутах первооткрывателей, победителей, готовых рисковать и сражаться. Белые павлины несут в себе ноту царственной экзотики: не просто необыкновенная для европейцев «царь-птица» , но еще и белого цвета (вспомним по ассоциациям о «белой вороне») .
А что же являют собой объекты его «нелюбви» ? Это детский плач, чай с малиной и «женская истерика» . Попробуем связать между собой эти детали. Вероятно, легче всего они объединяются в категории «семья» , «дом» , но не в высоком, одухотворенном смысле, а в смысле рутинном, обыденном. Детские болезни, неизбежный чай с малиной, женские переживания, слезы, упреки в черствости и равнодушии, которые тот, к кому они обращены, холодно и презрительно именует «истерикой» .
Итак, психологический портрет героя готов. И выстроен он всего лишь в шести стихотворных строчках при помощи антитезы « любил – не любил », включающей по три выразительных и психологически значимых детали. Это человек, душа которого стремится ко всему необыкновенному и прекрасному, ищет высший смысл, испытывает потребность в риске и приключениях. Это человек, умеющий быть жестким и холодным, презирающий обыденность, не выносящий ее плена.
Но созданием психологического портрета необыкновенного человека стихотворение не исчерпывается. В нем есть последняя, седьмая строчка, которая в значительной мере и делает его своеобразной лирической новеллой, образуя собственно конфликт. Предшествующие ей шесть строчек объединены между собой. Объединены в смысловом плане, поскольку изображают « его ». Объединены композиционно (антитеза « любил – не любил », по три детали, формирующих каждый из членов этой антитезы) . Объединены рифмой, пусть нежестко, поскольку сами рифмы «мягкие» – две женских и одна дактилическая, две точных и одна построена на созвучии («павлинов» – «малиной») . Ритмический рисунок этих шести строк свободный, количество слогов в стихе чередование ударных и безударных произвольно, ритм создается только рифмой. Седьмая же строчка обособлена абсолютно. Она имеет четкий ритмический рисунок четырехстопного ямба, не срифмована с предыдущими, но ударение в последнем слове падает на последний слог, т. е. строка завершается жестко. И если первая строка начинается словом « Он », а следующие за ней еще пять тоже включены в эту орбиту – орбиту « Его », то последняя строка начинается словом «Я» . Образуется более общее по сравнению с « любил – не любил » противопоставление – « он – я» , в котором собственно и заложен конфликт стихотворения, конфликт болезненный и неразрешимый. Последняя строчка звучит просто и страшно в этой обнаженной простоте:
…А я была его женой.
Женой человека, для которого дом – тюрьма, которого влечет постоянно действующая могучая центробежная сила его души.
Он любил три вещи на свете:
За вечерней пенье, белых павлинов
И стертые карты Америки.
Не любил, когда плачут дети,
Не любил чая с малиной
И женской истерики.
…А я была его женой.
Видимо, вскоре после отъезда Гумилева, как шило из мешка, вылезла и еще одна неприятная новость. Уже летом, в Слепневе, Анна Андреевна с некоторым удивлением наблюдала за открытыми ухаживаниями мужа за молоденькой кузиной, точнее, двоюродной племянницей Машенькой Кузьминой-Караваевой, которую Гумилев знал с детства. Машенька за годы, проведенные Николаем Степановичем за границей, превратилась в настоящую русскую красавицу, светловолосую, с чудесным цветом лица. Но особенного значения им не придала, решив, видимо, что Коля просто разыгрывает роль влюбленного, чтобы отвлечь девушку от мрачных мыслей: у Машеньки, несмотря на цветущий внешний вид, была чахотка (она скончалась в самом начале 1912 года в Италии). Однако домашняя служба новостей довела до сведенья снохи, что ее муж влюблен в прелестную барышню Кузьмину-Караваеву всерьез. Коротая соломенное вдовство, Анна Андреевна старалась как можно меньше бывать дома. То уезжала к родным в Киев, то в гости к отцу в Петербург, после замужества их отношения как-то незаметно потеплели; отец старел, старела и его «адмиральша» и уже не вызывала в Анне мучительной неприязни. Возвращалась поздно и одна. Вокзал и царскосельский поезд был своеобразным клубом знакомств.
Г. Чулков.
Завелись интересные знакомства и у Анны Гумилевой: в поезде соломенная вдовушка однажды разговорилась с Николаем Пуниным, через десять лет она станет его гражданской женой, и брак этот окажется самым длительным из ее замужеств; на вокзале, опоздав на поезд, прочтет Георгию Чулкову свои первые настоящие стихи. В ту же зиму в том же поезде приворожит и Николая Недоброво, через четыре года Николай Владимирович напишет о поэзии Ахматовой первую серьезную критическую статью.
Словом, жизнь все-таки делала пусть и маленькие, но приятные подарки. Но лучше ей не становилось. Анна чувствовала себя не только полуброшенной, но растерянной. Вот какой запомнил ее Георгий Иванович Чулков: «Однажды на вернисаже выставки «Мира Искусства» я заметил высокую стройную сероглазую женщину, окруженную сотрудниками «Аполлона». Меня познакомили. Через несколько дней был вечер Федора Сологуба. Часов в одиннадцать я вышел из Тенешевского зала. Моросил дождь. И характернейший петербургский вечер окутал город своим синеватым волшебным сумраком. У подъезда я встретил опять сероглазую молодую даму. В петербургском вечернем тумане она похожа была на большую птицу, которая привыкла летать высоко, а теперь влачит по земле раненое крыло».
В тот же вечер, продолжает Г. Чулков, он и Ахматова, возвращаясь в Царское Село, опоздали на поезд и, чтобы скоротать время, сели на вокзале за столик:
«Среди беседы моя новая знакомая сказала, между прочим:
– А вы знаете, что я пишу стихи?
Полагая, что это одна из многих тогдашних поэтесс, я рассеянно и равнодушно попросил ее прочесть что-нибудь. Она стала читать стихи, какие потом вошли в ее первую книжку «Вечер».
Первые же строфы, услышанные мною из ее уст, заставили меня насторожиться.
– Еще!.. Еще!.. Читайте еще, – бормотал я, наслаждаясь новою своеобразною мелодией, тонким и острым благоуханием живых стихов… Вскоре мне пришлось уехать в Париж на несколько месяцев. Там, в Париже, я опять встретил Ахматову. Это был 1911 год».
Анна Ахматова. 1910-е годы
Вернувшись насовсем в родное Царское Село, Анна Андреевна писала о том, о чем не умела написать, когда жила здесь до семейной катастрофы: об игрушечных лошадках, о мраморных красавицах в царскосельских парках, о лицеисте Пушкине… Словно переиначивала совсем не розовое свое детство, грубо исковерканное «изменой» отца и смертью старшей сестры Инны. Словно спасалась от трудной своей юности с тяжелой, безответной любовью. Словно пряталась от мыслей о том, что ничем не может помочь матери, у которой на руках двое малышей. Даже став замужней дамой, не может: Николай Степанович практически ничего не зарабатывал, а тратил (на африканские путешествия и издания стихотворных сборников за свой счет) куда больше того, что Анна Ивановна Гумилева могла выкроить для любимого сына из семейного бюджета.
