Он и она. Он и она (рассказ)

Иллюстрация: Дэниэль Дэль Орфано

Он. Проснулся, как всегда, ровно в восемь. Пошел в туалет, затем на кухню - долил воды в чайник, ровно столько, чтобы тот закипел минут через пять-семь, поставил на плиту и направился в ванную - чистить зубы и мыть голову. В ту самую минуту, когда он выходил из ванной, чайник закипел.

Она. Вскочила, как ужаленная, и схватила часы. Полдевятого! Опять проспала! Кинулась в ванную, наскоро умылась, выдернула какие-то вещи из шкафа, стала торопливо натягивать. Долго не могла найти вторую туфлю. Когда нашла, передумала вообще надевать эти туфли, зашвырнула в угол, прыгнула в легкие босоножки, схватила сумочку и выбежала на улицу.

Он. Размеренным шагом зашагал к метро. Бросил взгляд последовательно: на соседские гаражи, крышу дома напротив, синее небо, дорожку, ведущую в парк. Эта комбинация образов всегда повышала ему настроение. Подойдя к пешеходному переходу, посмотрел налево, потом направо, пропустил пару машин и направился дальше.

Она. Автобус ушел перед носом, пришлось ловить машину. Вспомнила, что забыла причесаться - черт с ним, не до красоты! Вытянула руку. Пока ждала, вспомнила, что оставила дома документы, ради которых, собственно, уже тридцать минут назад должна была быть в офисе. Возвращаться было некогда, и она решила ехать как есть, надеясь, что в нужный момент вспомнит их содержание - ведь честно пыталась все запомнить, сидела до полтретьего ночи.

Он. Зашел в метро, купил проездной и пошел вниз по эскалатору, чтобы размять сонные мышцы. Он не спешил - время было рассчитано до минуты. Поезда еще не было, и он пошел вперед, к седьмой от начала колонне, чтобы, выйдя из поезда, оказаться на кратчайшем расстоянии до лестницы пересадки.

Она. Влетела на платформу как сумасшедшая, чуть не сшибла какую-то бабульку с тюками и под возгласы: «Совсем одурела, смотреть надо, куда прешь!» в последний момент сумела протиснуться в закрывающиеся двери поезда. Отдышалась. Посмотрела на свое отражение, попыталась пригладить взъерошенные волосы, но махнула рукой и постаралась сосредоточиться на предстоящей презентации. Сосредоточиться не получилось. Какой-то тип с неприлично спокойным выражением лица глядел в ее сторону. Мимолетного женского взгляда было достаточно, чтобы понять, что такие, как он, никогда никуда не опаздывают. Зануда... Небось, даже зонт не забыл - с утра накрапывало... Точно, вон он, зонт в левой руке. Этот зонт почему-то начал ее раздражать.

Он. Отвлекся от мыслей, когда какая-то растрепанная девушка стремительно влетела в вагон, чудом протиснувшись в закрывающиеся двери. Он недоуменно посмотрел на нее, подумав, какое удовольствие в том, чтобы лететь куда-то сломя голову - неужели нельзя будильник на полчаса раньше поставить? Эти взбалмошные создания - вечно спотыкаются о препятствия, которые сами себе и создают. «Без царя в голове» - точно сказано. И он стал наблюдать за ней из скуки, как следят за маневрами пинбольного шарика. Впрочем, занимался этим недолго: на следующей станции она выскочила из вагона и стремглав понеслась к эскалатору. Он не спеша пошел следом, вежливо пропустив вперед какую-то бабульку с тюками.

Она. Вылетела вверх по ступенькам эскалатора и устремилась к выходу. На бегу она вспомнила, наконец, как ни странно, свою речь и была неописуемо рада этому - как гора с плеч свалилась. Растолкав идущих навстречу людей и врезавшись с разбегу в стеклянные двери с надписью «выхода нет», она выскочила было на улицу, но тут же отпрянула назад и всплеснула руками в отчаянии: «Ну почему всегда все не так!» Шел дождь. Дождь лил сплошной серой стеной, лил так, что даже машины останавливались у обочин, не решаясь продолжать движение.

Он. Увидел толпу на выходе из метро и смекнул, в чем дело: видимо, дождь. Он надел перекинутый на левую руку плащ, протиснулся к выходу, раскрыл зонт и... увидел ее глаза. Он на мгновение замер, глядя на нее, вжавшуюся под козырек, чтобы не намокнуть, и спросил вполголоса: «Вас проводить?»

Они. Шли по улице, и дождь гулко барабанил по раскрытому зонту. Зонт был большой, черный и надежный. И он подумал, что вот так, под зонтом, он и ходил всю свою жизнь, а она - всегда вымокала до нитки и стучала зубами от холода, как сейчас. Он снял плащ и накинул ей на плечи, пресекая попытки сопротивления успокаивающим взглядом. Ей стало как будто теплее, и он снова задумался о ней. Что заставляет ее все время отказываться от элементарного житейского комфорта? К чему так мучить себя, рисковать здоровьем? Ради чего?

Она завернулась в плащ и хотела сказать «спасибо», но от холода зуб на зуб не попадал. Поэтому она лишь посмотрела на него с благодарностью и слегка пожала локоть, за который держалась. Он безошибочно распознавал глубокие лужи и аккуратно обходил их, следя за тем, чтобы она не поскользнулась на мокром асфальте. Рядом с ним было как-то необычайно спокойно. Она так редко чувствовала себя спокойно, что сейчас тихо наслаждалась этим ощущением. Нет работы. Нет сумасшедшей гонки. Нет вообще никаких забот. А есть только он, его зонт и маленькое пространство под зонтом - крошечная вселенная, где остановилось время.

А ночью они занимались любовью. Неистово, словно дрались дикие звери, дрались не на жизнь, а на смерть. Они не помнили себя, и мир не помнил их. Они лишь выли, кусали, рвали и терзали друг друга, то вылетая на поверхность, то погружаясь снова на невероятную глубину - пока не выбились из сил и не упали оба с головокружительной высоты на дно ущелья, и волна, швыряющая их о скалы, не отхлынула, оставив почти бездыханные тела на мокром, безумно горячем песке.

Утром он должен был лететь в другой город по делам. Приехав в аэропорт, он обнаружил, что посадка на рейс уже закончилась. Он опоздал. Выбежав из аэропорта, он налетел на тележку с чемоданами и долго извинялся перед каким-то пожилым мужчиной, а, поймав такси, вдруг обнаружил, что карманы пусты - бумажник остался дома. Тогда он все понял, сел на траву, обхватил голову руками и... рассмеялся. Он смеялся так громко и заразительно, что проходящие мимо люди начинали невольно улыбаться.

Я расскажу вам историю одной любви.Быть может,это поможет кому-то из нас правильно расставлять приоритеты в своей жизни.

Наверное,это была судьба. Они три раза разминулись в жизни, но всё равно встретились. Они прожили вместе всего два года, но успели родить прекрасного сына. Они двадцать лет не виделись, но помнили друг о друге. Они не умерли в один день, но, уходя, Он оставил ей такие подарки, которые вернули Её на 20 лет назад.

Весной он окончил школу, и ушёл из неё, осенью она пришла в эту школу, и стала учиться. Спустя много лет Он уволился с работы, а Она пришла работать в тот же отдел, и села за Его стол. Они жили напротив друг друга, но не были знакомы.

Он пришёл навестить своих бывших сотрудников, и они столкнулись в дверях, Он вошёл в отдел, а Она уезжала в местную командировку. Он решил дождаться Её, и они познакомились. В тот же день Она заболела ангиной, и Он передавал Ей с её подругой по работе записочки со своим номером телефона, но Она не звонила. У неё не было дома телефона.

Она позвонила Ему из автомата 1 января в 9 утра, потому что Её как будто что-то толкнуло к этому. Он пригласил Её в гости, а потом они весь день гуляли по парку, шёл мокрый снег, и они оба промокли. В этом парке Он сказал, что любит Её, сделал ей предложение, и она ответила Ему: "Да". Это было их первое свидание. С того дня они не расставались ни на один день, каждый вечер он спешил к Ней после работы. Прощаться было уже невозможно, и они стали жить вместе.

Им всегда было интересно друг с другом. В выходные дни они уезжали к нему на дачу в Горелово. Зимой они много гуляли там, готовили обед на печке, вечерами Он читал ей вслух, а Она вязала.

В сентябре снимали яблоки, и на чердаке, где они спали, потому, что там было тепло и сухо, пахло антоновкой, которая лежала в высоких корзинах. По ночам в маленькое чердачное окно стучала ветками яблоня, там,среди яблок, был зачат их ребёнок.

Все 9 месяцев они выхаживал ребёнка вместе. Был составлен план жизни, который выполнялся с точностью до минуты, режим питания и прогулок. Каждый вечер она играла будущему ребёнку на пианино, а Он сидел рядом. Малыша в Её животе звали мальчиком, хотя тогда врачи не умели определять пол будущего ребёнка, с будущим ребёнком разговаривали.

Сын родился крупный, с длинными волосами, сразу стал улыбаться и держать головку. Отец с первых дней обучал сына немецкому языку, мальчику читали детские книжки, играли с ним, и он заметно опережал в развитии своих сверстников. Хотели родить ещё девочку и назвать её Машей, но не успели.

В доме начались неприятности, в результате этого у Него испортились отношения с Её родителями, у Его родителей жить было негде. 7 лет они не разводились, надеясь как-то решить проблему с жильём, встречались урывками.

А потом Она узнала, что у Него появилась девушка, поплакала, и привела к себе домой мужчину с работы, который за ней ухаживал. Этот человек легко освободил место в Её квартире для их будущей жизни. А Он расстался с девушкой и просил Её начать всё сначала, но её гражданскому мужу было некуда уйти.

20 лет Она прожила с человеком, который жил с Ней, как сосед, их отношения не сложилась, но разбегаться им было некуда.

ОН продолжал ждать ЕЁ ещё 6 лет, потом и у Него возник гражданский брак.

Когда уже всё случилось, Она вспоминала, что в тот год Он часто звонил Ей, предлагая встретиться, а Она отказывалась, считая это неудобным, ведь Он уже принадлежал не Ей, и ТА женщина, Лена, с самого начала просила Её не встречаться с Ним, даже не звонить.

Лена позвонила в самом начале лета. Он умирал от сепсиса, и хотел встретиться с Ней и с сыном. Но встретиться они не успели, потому, что на следующий день Он умер.

Вместе с Леной Она плакала по Нему. Все его друзья приходили почему-то к Ней, чтобы вспоминать о Нём.

Не сразу узнала Она, как Он распорядился своим имуществом: Лене осталась большая квартира в центре города, которую они вместе купили, та квартира, в которой Он прожил большую часть жизни и домик в Горелово Он оставил сыну и Ей.

Для Неё как будто не было 20 лет, что они не видели друг друга. Она поселилась в той квартире, где они должны были прожить вместе долгую и счастливую жизнь. На даче в Горелово тоже совсем ничего не изменилось за эти годы. Всё было так, как должно было быть. Только не было Его.

Она перебирала Его книги и тетради, находила свои фотографии и письма, детские рисунки сына. Было такое впечатление, будто Он вышел ненадолго и скоро вернётся. А потом Она привыкла жить без Него, чувствуя Его всё время рядом.

На поминках Его друг сказал: "Я считаю, что Он умер не от сепсиса. Он умирал у меня на глазах много лет, и умер от отсутствия тепла и понимания".

Сын вырос похожим на отца даже в мелочах, и значит, всё было не зря.

Есть такая легенда: ребёнок, который собрался появиться на свет, выбирает сначала себе маму, потом папу, которые помогут ему отработать уроки в этой жизни, а потом события выстраиваются таким образом, чтобы эти мама и папа могли встретить друг друга.

Он. Проснулся, как всегда, ровно в восемь. Пошел в туалет, затем на кухню - долил воды в чайник, ровно столько, чтобы тот закипел минут через пять-семь, поставил на плиту и направился в ванную - чистить зубы и мыть голову. В ту самую минуту, когда он выходил из ванной, чайник закипел.

Она. Вскочила, как ужаленная, и схватила часы. Полдевятого! Опять проспала! Кинулась в ванную, наскоро умылась, выдернула какие-то вещи из шкафа, стала торопливо натягивать. Долго не могла найти вторую туфлю. Когда нашла, передумала вообще надевать эти туфли, зашвырнула в угол, прыгнула в легкие босоножки, схватила сумочку и выбежала на улицу.

Он. Размеренным шагом зашагал к метро. Бросил взгляд последовательно: на соседские гаражи, крышу дома напротив, синее небо, дорожку, ведущую в парк. Эта комбинация образов всегда повышала ему настроение. Подойдя к пешеходному переходу, посмотрел налево, потом направо, пропустил пару машин и направился дальше.

Она. Автобус ушел перед носом, пришлось ловить машину. Вспомнила, что забыла причесаться - черт с ним, не до красоты! Вытянула руку. Пока ждала, вспомнила, что оставила дома документы, ради которых, собственно, уже тридцать минут назад должна была быть в офисе. Возвращаться было некогда, и она решила ехать как есть, надеясь, что в нужный момент вспомнит их содержание - ведь честно пыталась все запомнить, сидела до полтретьего ночи.

Он. Зашел в метро, купил проездной и пошел вниз по эскалатору, чтобы размять сонные мышцы. Он не спешил - время было рассчитано до минуты. Поезда еще не было, и он пошел вперед, к седьмой от начала колонне, чтобы, выйдя из поезда, оказаться на кратчайшем расстоянии до лестницы пересадки.

Она. Влетела на платформу как сумасшедшая, чуть не сшибла какую-то бабульку с тюками и под возгласы: «Совсем одурела, смотреть надо, куда прешь!» в последний момент сумела протиснуться в закрывающиеся двери поезда. Отдышалась. Посмотрела на свое отражение, попыталась пригладить взъерошенные волосы, но махнула рукой и постаралась сосредоточиться на предстоящей презентации. Сосредоточиться не получилось. Какой-то тип с неприлично спокойным выражением лица глядел в ее сторону. Мимолетного женского взгляда было достаточно, чтобы понять, что такие, как он, никогда никуда не опаздывают. Зануда... Небось, даже зонт не забыл - с утра накрапывало... Точно, вон он, зонт в левой руке. Этот зонт почему-то начал ее раздражать.

Он. Отвлекся от мыслей, когда какая-то растрепанная девушка стремительно влетела в вагон, чудом протиснувшись в закрывающиеся двери. Он недоуменно посмотрел на нее, подумав, какое удовольствие в том, чтобы лететь куда-то сломя голову - неужели нельзя будильник на полчаса раньше поставить? Эти взбалмошные создания - вечно спотыкаются о препятствия, которые сами себе и создают. «Без царя в голове» - точно сказано. И он стал наблюдать за ней из скуки, как следят за маневрами пинбольного шарика. Впрочем, занимался этим недолго: на следующей станции она выскочила из вагона и стремглав понеслась к эскалатору. Он не спеша пошел следом, вежливо пропустив вперед какую-то бабульку с тюками.

Она. Вылетела вверх по ступенькам эскалатора и устремилась к выходу. На бегу она вспомнила, наконец, как ни странно, свою речь и была неописуемо рада этому - как гора с плеч свалилась. Растолкав идущих навстречу людей и врезавшись с разбегу в стеклянные двери с надписью «выхода нет», она выскочила было на улицу, но тут же отпрянула назад и всплеснула руками в отчаянии: «Ну почему всегда все не так!» Шел дождь. Дождь лил сплошной серой стеной, лил так, что даже машины останавливались у обочин, не решаясь продолжать движение.

Он. Увидел толпу на выходе из метро и смекнул, в чем дело: видимо, дождь. Он надел перекинутый на левую руку плащ, протиснулся к выходу, раскрыл зонт и... увидел ее глаза. Он на мгновение замер, глядя на нее, вжавшуюся под козырек, чтобы не намокнуть, и спросил вполголоса: «Вас проводить?»

Они. Шли по улице, и дождь гулко барабанил по раскрытому зонту. Зонт был большой, черный и надежный. И он подумал, что вот так, под зонтом, он и ходил всю свою жизнь, а она - всегда вымокала до нитки и стучала зубами от холода, как сейчас. Он снял плащ и накинул ей на плечи, пресекая попытки сопротивления успокаивающим взглядом. Ей стало как будто теплее, и он снова задумался о ней. Что заставляет ее все время отказываться от элементарного житейского комфорта? К чему так мучить себя, рисковать здоровьем? Ради чего?

Она завернулась в плащ и хотела сказать «спасибо», но от холода зуб на зуб не попадал. Поэтому она лишь посмотрела на него с благодарностью и слегка пожала локоть, за который держалась. Он безошибочно распознавал глубокие лужи и аккуратно обходил их, следя за тем, чтобы она не поскользнулась на мокром асфальте. Рядом с ним было как-то необычайно спокойно. Она так редко чувствовала себя спокойно, что сейчас тихо наслаждалась этим ощущением. Нет работы. Нет сумасшедшей гонки. Нет вообще никаких забот. А есть только он, его зонт и маленькое пространство под зонтом - крошечная вселенная, где остановилось время.

А ночью они занимались ю. Неистово, словно дрались дикие звери, дрались не на жизнь, а на смерть. Они не помнили себя, и мир не помнил их. Они лишь выли, кусали, рвали и терзали друг друга, то вылетая на поверхность, то погружаясь снова на невероятную глубину - пока не выбились из сил и не упали оба с головокружительной высоты на дно ущелья, и волна, швыряющая их о скалы, не отхлынула, оставив почти бездыханные тела на мокром, безумно горячем песке.

Утром он должен был лететь в другой город по делам. Приехав в аэропорт, он обнаружил, что посадка на рейс уже закончилась. Он опоздал. Выбежав из аэропорта, он налетел на тележку с чемоданами и долго извинялся перед каким-то пожилым мужчиной, а, поймав такси, вдруг обнаружил, что карманы пусты - бумажник остался дома. Тогда он все понял, сел на траву, обхватил голову руками и... рассмеялся. Он смеялся так громко и заразительно, что проходящие мимо люди начинали невольно улыбаться.

Они познакомились на работе. Он зашел в ее кабинет и сказал:"Здравствуйте, я ваш новый сотрудиник". Она оторвалась от бумаг, посмотрела на него и подумала: "Молодой, видимо сразу после института". Поздоровалась и тут же забыла о нем, с головой уйдя в отчеты. Они работали в одной организации, но в разных сферах, в разных зданиях и потому практически не пересекались. Но как то, зимним утром, в здании, где она работала случился пожар. Сгорела вся электропроводка. Понятно, что ремонт затянется не на неделю. А ведь работа не ждет и ей пришлось в срочном порядке перебираться в другое здание на время ремонта...

Случайность. Просто случайность. Случайность?

... Она зашла в курилку, поздоровалась, закуривая сигарету. "Почему вы такая грустная? Что-то случилось? Может я могу чем-то помочь?" "Да так, вроде бы все как всегда: гора отчетов, работы по горло, начальство торопит, а тут еще кот заболел, сегодня снова к ветеринару..." "А моя кошка..." и поехало... С тех пор на перекур они ходили вместе.

Прошел месяц. Здание в котором она работала отремонтировали и она вернулась к себе. Рабочий день начался со стука в дверь. "Привет, пойдем покурим?" С этого момента курить они стали намного чаще и значительно дольше. Коллеги начали шептаться, начальство делало замечания, а эти двое все никак не могли наговориться. Они стали встречаться после работы, могли бродить по городу до четырех часов утра, к 8:00 прийти на работу, чтобы в 8:15 встретиться в курилке. Казалось уже не было тем, которые они не обсудили, но ни разу не возникло даже минуты неловкого молчания. Именно неловкого молчания, поскольку даже не произнеся ни слова, они знали мысли, чувствовали друг друга, им не нужны были слова. Они говорили на одном языке, у них были одинаковые интересы, они слушали одну музыку, читали одни книги...

Наступило лето. Пора отпусков. Так уж сложилось, что отпуск у них совпал. У каждого были свои планы. Он собирался первую часть отпуска провести дома, а после поехать к родственникам заграницу. У нее была путевка в базу отдыха в лесу. Они с сестрой собирались удрать из душного, пыльного города на природу подышать чистым воздухом, побродить по лесу, покупаться в речке...

Была еще одна причина, по которой для нее так важна была эта поездка. Не просто важна - необходима, как воздух. Она хотела сбежать. Сбежать от него, от себя, от нахлынувших на нее чувств, в которых не могла разобраться. Она была растеряна, напугана происходящим в ее душе. Ей было страшно. Очень страшно. Моложе ее на четыре года, он перевернул весь ее привычный мир, заставил почувствовать себя девченкой, маленькой, беззащитной...Он раздел ее полностью, слой за слоем снимая одежду, в которой спряталось ее сердечко; по кирпичикам разобрал стену, за которой жила душа, укрывшись от боли прошлого, отгородившись от настоящего. Все. Ничего не осталось от ее защиты. Стена рухнула, не выдержав напора. Она обнажена, открыта всем ветрам, всему от чего так старательно пряталась долгое время... Между ними не было близости. Ни слова, ни жеста, указывающего на новый этап в их взаимоотношенх не было. Они просто друзья. Им просто было хорошо вместе. Просто... В какой-то момент она почувствовала, что он ей Нужен. Нужен не просто как друг или даже как любовник, он просто ей нужен. Чтобы жить. Дышать. Любить?..

Лес. Единственное спасение. Только там она сможет вернуть себя. Только там, в тишине, без него она сможет разобраться, понять себя. Она хотела набраться там силы, идушей от деревьев, мудрости от шелеста ветра, спокойствия от тишины. Ей нужно было бежать. Бежать из этого душного города. Бежать от него. Бежать от...себя? И... Сестру не отпускают с работы. Там случился какой-то аврал, в общем...Случайность...

В лес они поехали вместе. Он и она. Вдвоем.

Совместный отдых. Что может быть лучше, для того, чтобы узнать друг друга поближе? Они, конечно, много общались, знали друг о друге прктически все, но одно дело говорить, пусть даже часами, пусть обо всем и, совсем другое - пожить какое-то время вместе. Да, недолго, да, на отдыхе, не зная каких-либо бытовых проблем, но все же... А для людей любящих и понимающих лес - это вообще благодатная почва для размышления, понимания себя и окружающего мира... Они часами ходили по лесу, слушали птиц, шелест листвы, вдыхали аромат распарившейся на солнце сосны. Они много разговаривали вечерами, сидя на веранде с бокалом пива, а по утрам с чашечкой гарячего кофе. Весь день проводили в лесу, а ночь... Ночью они предавались любви, познавая друг друга с новой, еще незнакомой для них стороны, ведь до этой поездки они даже темы этой не касались, не говоря уж о близости.

И вроде бы все замечательно. Казалось встретились две половинки чтобы слиться в единое, целое. Но... Не так что-то было в их отношениях, не так. Словно преграда какая-то стояла между ними, стена... Со свойственноой женщинам интуицией она чувствовала ее. Всем сердцем, каждой клеточкой своей души она хотела разбить ее и понимала, что ей не хватит сил справиться с ней в одиночку. Его сердце было закрыто. Окружено мощной стеной, за которой спряталось нежное, ранимое сердце. Слишком много пришлось ему выдержать, слишком много шрамов оставило прошлое. Он не мог, не хотел открывать его вновь. Так проще жить, легче. Вот только и радости тоже нет, любви. Не пробиться им туда, нет лазейки... Но он привык. И ничего не хотел менять. Разобрав ее душу по крупицам, он не смог открыть ей свое сердце.

Боль. Сильная, страшная, всепоглощающая боль. Ей не хотелось жить. Самым сильным ее желанием по пути домой являлась смерть. Она не хотела жить, хотелось умереть вместе с ним, попасть в аварию, разбиться, главное вместе. Подняла глаза, встретилась с ним взглядом, не права, ох, как не права. Если она не хочет жить, то почему желает смерти человеку, которого любит. Нет, одна, только одна. Уйти. Навсегда. Спрятаться от этой безумной боли.Исчезнуть. Раствориться. Ни словом, ни взглядом не выказала она свою боль. Зачем ранить его, если все равно ничего не выйдет. Они не будут вместе. Никогда. Единственная фраза, сказанная им при расстовании: "Все будет хорошо". "Конечно", улыбнулась она, пряча слезы как можно глубже, дальше, чтобы он не заметил. Конечно будет. У кого-то... Когда-то... С кем-то...

Закончился отпуск. Они снова вышли на работу. Она хотела уволиться, но поняла, что это все равно ей не поможет. От себя не сбежишь. Так и работают, в одной организации, в разных сферах и в разных зданиях. По прежнему встречаются на перекурах, общаются на разные темы. Словно ничего не было, словно ничего нет.

С тех пор прошло три года. Он так и живет один, так и не смог ни для кого раскрыть свое сердце. А она... Она назвала сына его именем.

"ОН И ОНА"

Они кочуют. Одному только Парижу дарят они месяцы, для Берлина же, Вены, Неаполя, Мадрида, Петербурга и других столиц они скупы. В Париже чувствуют они себя quasi-дома {как бы дома (лат.).}; для них Париж - столица, резиденция, остальная же Европа - скучная, бестолковая провинция, на которую можно смотреть только сквозь опущенные сторы grand-hotel"ей или с авансцены. Они не стары, но успели уже побывать по два, по три раза во всех европейских столицах. Им уже надоела Европа, и они стали поговаривать о поездке в Америку и будут поговаривать до тех пор, пока их не убедят, что у нее не такой уж замечательный голос, чтобы стоило показывать его обоим полушариям.

Увидеть их трудно. На улицах их видеть нельзя, потому что они ездят в каретах, ездят, когда темно, вечером и ночью. До обеда они спят. Просыпаются же обыкновенно в плохом расположении духа и никого не принимают. Принимают они только иногда, в неопределенное время, за кулисами или садясь за ужин.

Ее можно видеть на карточках, которые продаются. Но на карточках она - красавица, а красавицей она никогда не была. Карточкам ее не верьте: она урод. Большинство видит ее, глядя на сцену. Но на сцене она неузнаваема. Белила, румяна, тушь и чужие волосы покрывают ее лицо, как маска. На концертах то же самое.

Играя Маргариту, она, двадцатисемилетняя, морщинистая, неповоротливая, с носом, покрытым веснушками, выглядывает стройной, хорошенькой, семнадцатилетней девочкой. На сцене она менее всего напоминает самое себя.

Коли хотите их видеть, приобретите право присутствовать на обедах, которые даются ей и которые иногда она сама дает перед отъездом из одной столицы в другую. Приобрести это право легко только на первый взгляд, добраться же до обеденного стола могут только люди избранные... К последним относятся господа рецензенты, пролазы, выдающие себя за рецензентов, туземные певцы, дирижеры и капельмейстеры, любители и ценители с зализанными лысинами, попавшие в театральные завсегдатаи и блюдолизы благодаря злату, сребру и родству. Обеды эти выходят не скучные, для человека наблюдающего интересные... Раза два стоит пообедать.

Известные (между обедающими много таких) едят и говорят. Поза их вольная: шея на один бок, голова на другой, один локоть - на столе. Старички даже ковыряют в зубах.

Газетчики занимают стулья, ближайшие к ее стулу. Они почти все пьяны и держат себя весьма развязно, как будто бы они знакомы с ней уже сто лет. Возьми они градусом выше, дело дошло бы до фамильярности. Они громко острят, пьют, перебивают друг друга (причем не забывают сказать: "pardon!"), произносят трескучие тосты и, видимо, не боятся сглупить; некоторые, джентльменски переваливаясь через угол стола, целуют ее ручку.

Выдающие себя за рецензентов менторски беседуют с любителями и ценителями. Любители и ценители молчат. Они завидуют газетчикам, блаженно улыбаются и пьют одно только красное, которое на этих обедах бывает особенно хорошо.

Она, царица обеда, одета простенько, но ужасно дорого. Крупный бриллиант выглядывает на шее из-под кружевной оборочки. На обеих руках - по массивному гладкому браслету. Прическа в высшей степени неопределенная: дамам - нравится, мужчинам - не нравится. Лицо ее сияет и льет на всю обедающую братию широчайшую улыбку. Она умеет улыбаться всем сразу, говорить сразу со всеми, мило кивать головой; кивок головы достается каждому обедающему. Посмотрите на ее лицо, и вам покажется, что вокруг нее сидят одни только друзья и что она к этим друзьям питает самое дружеское расположение. В конце обеда она кое-кому дарит свои карточки; сзади карточки она пишет тут же за столом имя и фамилию счастливчика-получателя и автограф. Говорит она, разумеется, по-французски, в конце же обеда и на других языках. По-английски и по-немецки она говорит плохо до смешного, но и эта плохость выходит у нее милой. Вообще она так мила, что вы надолго забываете, что она - урод.

А он? Он, le mari d"elle {ее муж (франц.).}, сидит от нее за пять стульев, много пьет, много ест, много молчит, катает из хлеба шарики и перечитывает ярлыки на бутылках. Глядя на его фигуру, чувствуется, что ему нечего делать, скучно, лень, надоело...

Он белокур, с плешью, которая дорожками пробегает по его голове. Женщины, вино, бессонные ночи и таскание по белу свету бороздой проехали по его лицу и оставили глубокие морщины. Ему лет тридцать пять, не больше, но он старше на вид. Лицо как бы вымоченное в квасу. Глаза хорошие, но ленивые... Он когда-то не был уродом, но теперь урод. Ноги дугой, руки землистого цвета, шея волосистая. Благодаря этим кривым ногам и особенной странной походке его дразнят в Европе почему-то "коляской". В своем фраке напоминает он мокрую галку с сухим хвостом. Обедающие его не замечают. Он платит тем же.

Попадите вы на обед, глядите на них, на этих супругов, наблюдайте и скажите мне, что связало и что связывает этих двух людей.

Глядя на них, вы ответите (разумеется, приблизительно) так:

Она - известная певица, он - только муж известной певицы, или, выражаясь закулисным термином, муж своей жены. Она зарабатывает до восьмидесяти тысяч в год на русские деньги, он ничего не делает, стало быть, у него есть время быть ее слугой. Ей нужен кассир и человек, который возился бы с антрепренерами, контрактами, договорами... Она знается с одной только аплодирующей публикой, до кассы же, до прозаической стороны своей деятельности она не снисходит, ей нет до нее дела. Следовательно, он ей нужен, нужен как прихвостень, слуга... Она прогнала бы его, если бы умела управляться сама. Он же, получая от нее солидное жалованье (она не знает цены деньгам!), как дважды два - четыре, обкрадывает ее заодно с горничными, сорит ее деньгами, кутит напропалую, быть может, даже прячет про черный день - и доволен своим положением, как червяк, забравшийся в хорошее яблоко. Он ушел бы от нее, если бы у нее не было денег.

Так думают и говорят все те, которые рассматривают их во время обедов. Думают так и говорят, потому что, не имея возможности проникнуть в глубь дела, могут судить только поверхностно. На нее глядят, как на диву, от него же сторонятся, как от пигмея, покрытого лягушечьею слизью; а между тем эта европейская дива связана с этим лягушонком завиднейшей, благороднейшей связью.

Вот что пишет он:

"Спрашивают меня, за что я люблю эту мегеру? Правда, эта женщина не стоит любви. Она не стоит и ненависти. Стоит она только того, чтобы на нее не обращали внимания, игнорировали ее существование. Чтобы любить ее, нужно быть или мной, или сумасшедшим, что, впрочем, одно и то же.

Она некрасива. Когда я женился на ней, она была уродом, а теперь и подавно. У нее нет лба; вместо бровей над глазами лежат две едва заметные полоски; вместо глаз у нее две неглубокие щели. В этих щелях ничего не светится: ни ума, ни желаний, ни страсти. Нос - картофелью. Рот мал, красив, зато зубы ужасны. У нее нет груди и талии. Последний недостаток скрашивается, впрочем, ее чертовским уменьем как-то сверхъестественно искусно затягиваться в корсет. Она коротка и полна. Полнота ее обрюзглая. En masse {Вообще (франц.).}, во всем ее теле есть недостаток, который я считаю наиважнейшим, - это полное отсутствие женственности. Бледность кожи и мышечное бессилие я не считаю за женственность и в этом отношении расхожусь во взгляде с очень многими. Она не дама, не барыня, а лавочница с угловатыми манерами: ходит - руками машет, сидит, положив ногу на ногу, покачиваясь взад и вперед всем корпусом, лежит, подняв ноги, и т. д...

Она неряшлива. Особенно характерны в этом отношении ее чемоданы. В них чистое белье перемешано с грязным, манжеты с туфлями и моими сапогами, новые корсеты с изломанными. Мы никогда никого не принимаем, потому что в наших номерах вечно присутствует грязный беспорядок... Ах, да что говорить? Посмотрите на нее в полдень, когда она просыпается и лениво выползает из-под своего одеяла, и вы не узнаете в ней женщину с соловьиным голосом. Непричесанная, с перепутавшимися волосами, с заспанными, заплывшими глазами, в сорочке с продранными плечами, босая, косая, окутанная облаком вчерашнего табачного дыма - похожа ли она на соловья?

Она пьет. Пьет она, как гусар, когда угодно и что угодно. Пьет уже давно. Если бы она не пила, она была бы выше Патти и во всяком случае не ниже. Она пропила половину своей карьеры и очень скоро пропьет другую. Негодяи немцы научили ее пить пиво, и она теперь не ложится спать, не выпив на сон грядущий двух-трех бутылок. Если бы она не пила, у нее не было бы катара желудка.

Она невежлива, чему свидетели студенты, которые иногда приглашают ее на свои концерты.

Она любит рекламу. Реклама обходится нам ежегодно в несколько тысяч франков. Я всей душой презираю рекламу. Как бы ни была дорога эта глупая реклама, она всегда будет дешевле ее голоса. Жена любит, чтобы ее гладили по головке, не любит, чтобы о ней говорили правду, не похожую на похвалу. Для нее купленный Иудин поцелуй милее некупленной критики. Полное отсутствие сознания собственного достоинства!

Она умна, но ум ее недовоспитан. Мозги ее давно уже потеряли свою эластичность; они покрылись жиром и спят.

Она капризна, непостоянна, не имеет ни одного прочного убеждения. Вчера она говорила, что деньги - ерунда, что вся суть не в них, сегодня же она дает концерты в четырех местах, потому что пришла к убеждению, что на этом свете нет ничего выше денег. Завтра она скажет то, что говорила вчера. Она не хочет знать отечества, у нее нет политических героев, нет любимой газеты, любимых авторов.

Она богата, но не помогает бедным. Мало того, она часто не доплачивает модисткам и парикмахерам. У нее нет сердца.

Тысячу раз испорченная женщина!

Но поглядите вы на эту мегеру, когда она, намазанная, зализанная, стянутая, приближается к рампе, чтобы начать соперничать с соловьями и жаворонком, приветствующим майскую зарю. Сколько достоинства и сколько прелести в этой лебединой походке! Приглядитесь и будьте, умоляю вас, внимательны. Когда она впервые поднимает руку и раскрывает рот, ее щелочки превращаются в большие глаза и наполняются блеском и страстью... Нигде в другом месте вы не найдете таких чудных глаз. Когда она, моя жена, начинает петь, когда по воздуху пробегают первые трели, когда я начинаю чувствовать, что под влиянием этих чудных звуков стихает моя взбаламученная душа, тогда поглядите на мое лицо и вам откроется тайна моей любви.

Не правда ли, она прекрасна? - спрашиваю я тогда своих соседей.

Они говорят "да", но мне мало этого. Мне хочется уничтожить того, кто мог бы подумать, что эта необыкновенная женщина не моя жена. Я всё забываю, что было раньше, и живу только одним настоящим.

Посмотрите, какая она актриса! Сколько глубокого смысла кроется в каждом ее движении! Она понимает всё: и любовь, и ненависть, и человеческую душу... Недаром театр дрожит от аплодисментов.

По окончании последнего акта я веду ее из театра, бледную, изнеможенную, в один вечер пережившую целую жизнь. Я тоже бледен и изнурен. Мы садимся в карету и едем в отель. В отеле она молча, не раздеваясь, бросается в постель. Я молча сажусь на край кровати и целую ее руку. В этот вечер она не гонит меня от себя. Вместе мы и засыпаем, спим до утра и просыпаемся, чтобы послать к чёрту друг друга и...

Знаете, еще когда я люблю ее? Когда она присутствует на балах или обедах. И здесь я люблю в ней замечательную актрису. Какой, в самом деле, нужно быть актрисой, чтобы уметь перехитрить и пересилить свою природу так, как она умеет... Я не узнаю ее на этих глупых обедах... Из ощипанной утки она делает павлина..."

Это письмо написано пьяным, едва разборчивым почерком. Писано оно по-немецки и испещрено орфографическими ошибками.

Вот что пишет она:

"Вы спрашиваете меня, люблю ли я этого мальчика? Да, иногда... За что? Бог знает.

Правда, он некрасив, и несимпатичен. Такие, как он, не рождены для того, чтобы иметь право на взаимную любовь. Такие, как он, могут только покупать любовь, даром же она им не дается. Судите сами.

Он день и ночь пьян как сапожник. Руки его трясутся, что очень некрасиво. Когда он пьян, он брюзжит и дерется. Он бьет и меня. Когда он трезв, он лежит на чем попало и молчит.

Он вечно оборван, хотя и не имеет недостатка в деньгах на платье. Половина моих сборов проскальзывает, неизвестно куда, сквозь его руки.

Никак не соберусь проконтролировать его. У несчастных замужних артисток ужасно дороги кассиры. Мужья получают за свои труды полкассы.

Тратит он не на женщин, я это знаю. Он презирает женщин.

Он - лентяй. Я не видела, чтобы он делал когда-нибудь что-нибудь. Он пьет, ест, спит - и только.

Он нигде не кончил курса. Его исключили из первого курса университета за дерзости.

Он не дворянин и, что ужаснее всего, немец.

Я не люблю господ немцев. На сто немцев приходится девяносто девять идиотов и один гений. Последнее я узнала от одного принца, немца на французской подкладке.

Он курит отвратительный табак.

Но у него есть хорошие стороны. Он более меня любит мое благородное искусство. Когда перед началом спектакля объявляют, что я по болезни петь не могу, т. е. капризничаю, он ходит как убитый и сжимает кулаки.

Он не трус и не боится людей. Это я люблю в людях больше всего. Я расскажу вам маленький эпизодик из моей жизни. Дело было в Париже, год спустя по выходе моем из консерватории. Я была тогда еще очень молода и училась пить. Кутила я каждый вечер, насколько хватало у меня моих молодых сил. Кутила я, разумеется, в компании. В один из таких кутежей, когда я чокалась со своими знатными почитателями, к столу подошел очень некрасивый и не знакомый мне мальчик и, глядя мне прямо в глаза, спросил:

Для чего вы пьете?

Мы захохотали. Мой мальчик не смутился.

Второй вопрос был более дерзок и вылетел прямо из души:

Чего вы смеетесь? Негодяи, которые спаивают вас теперь вином, не дадут вам ни гроша, когда вы пропьете голос и станете нищей!

Какова дерзость? Компания моя зашумела. Я же посадила мальчика возле себя и приказала подать ему вина. Оказалось, что поборник трезвости прекрасно пьет вино. A propos {Кстати (франц.).}: мальчиком я называю его только потому, что у него очень маленькие усы.

За его дерзость я заплатила браком с ним.

Он больше молчит. Чаще всего говорит он одно слово. Это слово говорит он грудным голосом, с дрожью в горле, с судорогой на лице. Это слово случается произносить ему, когда он сидит среди людей, на обеде, на балу... Когда кто-нибудь (кто бы то ни было) скажет ложь, он поднимает голову и, не глядя ни на что, не смущаясь, говорит:

Неправда!

Это его любимое слово. Какая женщина устоит против блеска глаз, с которым произносится это слово? Я люблю это слово, и этот блеск, и эту судорогу на лице. Не всякий умеет сказать это хорошее, смелое слово, а муж мой произносит его везде и всегда. Я люблю его иногда, и это "иногда", насколько я помню, совпадает с произнесением этого хорошего слова. Впрочем, бог знает, за что я его люблю. Я плохой психолог, а в данном случае затронут, кажется, психологический вопрос..."

Это письмо писано по-французски, прекрасным, почти мужским почерком. В нем вы не найдете ни одной грамматической ошибки.

См. также Чехов Антон - Проза (рассказы, поэмы, романы...) :

ОН ПОНЯЛ!
Душное июньское утро. В воздухе висит зной, от которого клонится лист...

ОПЕКУН
Я поборол свою робость и вошел в кабинет генерала Шмыгалова. Генерал...